Дочери аптекаря Кима - [9]

— Ну, и? Что дальше-то? Давай рассказывай!

Окхва вовсе не думала разоблачать эту пьяную чушь и хихикала вместе со всеми.

— Посмотри на меня, посмотри на меня, — затянул народную песню «Ариран» Соквон, — круглая луна, как расцветший цветок в морозный день… — надрывался он, как петух, да так, что была видна вся его трепещущая глотка.

— Заткнись ты! Что за визг жареной свиньи? Спой лучше какую-нибудь военную песню! — вставил свое веское слово старый капитан Чен.

— Этого еще не хватало! Ему лучше молитвы читать, чтоб на небо попасть, — вставила Окхва.

Окхва и старик Чен любили напоминать Соквону о службе в армии. Как любой из солдат, Соквон был вовсе не прочь помаршировать по городу с ружьем за плечом, раздувая ноздри и оголяя желтые зубы, красуясь перед женщинами, пришедшими поглазеть на военный парад. Но стоило офицеру заметить малейший флирт в строю, приходилось ложиться под дубинку. Вот он и хитрил, с оглядкой на законы. И все же с армейской песней такие шутки не проходили. Сколько бы ни учили Соквона петь, — то ли слуха у него не было, то ли дурачился по своей старой привычке, — пел он исключительно на свой лад, как только умел. После чего военные песни в исполнении Соквона становились предметом обсуждений и шуток:

— Во дает! И откуда он такую песню взял? Тьфу ты!

А Соквон марширует себе, кивая в ритм головой, да поет свое. Что ему еще надо?

Со временем все выпивохи разошлись, остался один старик Чен, который еще долго сидел на одном месте, словно приклеенный, но когда подул ветер, вышел проверить свои корабли.

Окхва ущипнула руку Соквона.

— Ай! Больно ведь! — вскрикнул Соквон, высоко вздернув свои густые брови, скрывающие глаза, и посмотрел на руку.

— Соквон, послушай-ка, — улыбнулась Окхва. Лицо ее было белым-бело от мятной пудры.

— Подумаешь, напугала. Завтра солнце взойдет на западе. Ишь ты, ласку решила проявить. Не устою ведь, — сказал Соквон и, сделав вид, что смутился, хитрыми глазами стал оглядываться по сторонам. Вокруг никого не было.

Но вдруг Окхва перестала улыбаться и так горестно вздохнула, что Соквон понял — с ней что-то не так.

— На тебе еще, пей, сколько хочешь, — Окхва налила полный стакан водки Соквону.

— Да что с тобой? У меня и денег-то больше нет, — Соквон, который здорово распускал руки, когда ему не наливали в долг, и охотно пивший даром, вдруг оробел. Сердце Соквона затрепыхало, он засмущался, как будто впервые оказался один на один с женщиной.

— Пей, ничего мне не надо взамен. Хотя ты и притворяешься пьянчужкой, душа у тебя добрая, — Окхва положила табак на бумажку, завернула сигареткой и, проведя языком по краю, предложила ему покурить.

— Ого, с чего это ты? Что-то хорошее приключилось или сон про дракона[19] приснился?

Соквон в предвкушении сглотнул слюну.

— Не кажется ли тебе, что мы живем слишком грустно? — продолжила Окхва.

— Кхе-кхе… — Чтобы хоть как-то скрыть свое смущение, Соквон начал покашливать.

— Как тосклива моя жизнь! Я или от печали помру, или от того, что одна останусь. Разве я могу встретить здесь хорошего мужика и выйти за него замуж, как другие девки? Видно, суждено мне состариться тут среди пьянчужек… — Из глаз Окхвы, казалось, вот-вот потекут слезы.

Соквон заметил, что она готова была расплакаться, и стал искренно утешать ее:

— Да, что ты, что ты такое несешь?! Цыц! Ты только не таись, расскажи все, авось и полегчает… Я ж знаю…

Окхва выпустила струю дыма в лицо Соквону. Глаза ее сузились, как будто она вглядывалась вдаль:

— Знаешь, что Ёнсун, дочь аптекаря Кима Бондже, замуж выдают?

Соквон от удивления замигал глазами. Он никак не ожидал такого вопроса.

— Неужели правда?

— Правда.

— Да как может чахоточная выйти замуж? Что за несусветную глупость ты несешь! И не стыдно тебе? Слова твои, как нож по сердцу, — вскочил с места Соквон.

— Что, за семью печатями тайну эту хранить собрался? Коли ты был слугой в семье Кима, то и верность до гроба выказывать им будешь? И кто тебе только памятник поставит? — скосив рот, заворчала Окхва.

— Да если б госпожа Ёнсун не была больна, разве бы она пошла замуж за того негодяя?! И представить-то трудно. Чем ее дом плох? И врагу своему не пожелаешь такой судьбы. Страсть как обидно за нее. За что единственная дочь должна идти за такого мерзавца?.. До сих пор не верится… — сначала вспылил Соквон, но, прекрасно понимая, что с болезнью Ёнсун ничего не поделать, начал сожалеть о ней, как о собственном ребенке.

— Раз ты так говоришь, значит, считаешь, что этот брак неразумен? — Окхва угадала переживания Соквона.

— Какая разница, что я думаю? Я чужак, что я могу изменить?

— А пробовал ли ты заговорить об этом?

— О чем?

— Скажи Ёнсун, чтобы не выходила замуж. — Внезапно в глазах Окхвы загорелся огонь.

— А тебе-то что до неё?

Некоторое время Окхва молчала, а потом неохотно сказала:

— Того мерзавца зовут Тэкджин, он отец моего сына, и мой бывший… Пойди к Ёнсун и поговори с ней.

— Что?! Что ты сказала? — Соквон в один миг протрезвел.

— Говорю тебе, пойди к Ёнсун и намекни осторожно, чтоб не выходила за него замуж. Только обо мне ни слова! — И пристально поглядела Соквону в глаза.

Смущенный Соквон застыл, как пес, клюнутый петухом.