Дочери аптекаря Кима - [100]

— Простите, что не смог приехать на Чусок, — Гиду поклонился до земли измученному болезнью аптекарю и сел перед ним.

— Был очень занят?

— Да.

Этого было достаточно, чтобы простить и понять. Некоторое время они молча посидели друг против друга, после чего Гиду вышел из комнаты аптекаря во двор.

Там его уже поджидала Ёнхэ. Обращаясь к нему, она сказала:

— Дядя, эта сумасшедшая опять дурью мается. Рвет бумагу на двери и ничего не ест. Пойдите посмотрите.

По лицу Гиду пробежало нечто похожее на радость. Его грубая рука задрожала, когда он прикоснулся к дверному засову. Ённан сидела в комнате, охватив руками колени. Когда Гиду вошел, она вопросительно подняла свое бледное лицо, которое при сумрачном освещении комнаты казалось еще белее.

— Что ты тут устроила? — мягко спросил Гиду.

Ённан улыбнулась.

— Явился? Где тебя носило? Как же долго я тебя ждала! Ну что? Принес, наконец, билеты на корабль?

— Принес.

— Тогда давай скорее уедем, пока нас никто не заметил, — Ённан схватила Гиду за руку.

Гиду на миг стал для нее Хандолем.

«Несчастная…» — подумал он.

Гиду убедил Ённан, что ему надо будет выйти купить билеты, успокоил ее и вышел. Рассеянной Ённан было все равно, идет ли он покупать билеты или он уже купил их. Гиду вышел на террасу и некоторое время пытался закурить.

— Вчера приходила Ёнок поздно вечером, — сказала, подходя к нему, Ёнхэ.

Он не ответил.

— А вы почему на Чусок не приехали?

Гиду всё ещё пытался прикурить.

— Ёнбин и тетя Юн очень сожалели, что вы не приехали…

— Ёнбин сразу же вернулась в Сеул?

— Нет, сначала съездила в Чинджу.

— В Чинджу? Зачем?

— Ради отца, чтобы пройти обследование в областной больнице.

— Да? И что говорят?

— Язва желудка, кажется. Говорят, что не серьезно.

— Но он так плохо выглядит.

— Это все из-за того, что он сильно переживает.

Гиду покинул Ганчанголь и отправился к себе домой, в Дэбатголь. Как только он вошел во двор, старик Со, сидевший на каменной ступени перед домом и державший во рту сигарету, нервно вскочил. В темноте выражение его лица было плохо различимо, и казалось, что оно было мертвенно-бледно.

— Что вы тут делаете в темноте?

Услышав сдержанный голос Гиду, старик расслабился, искоса поглядывая на сына, поднялся на террасу и зажег лампу.

— Где она?

Отец пожал плечами.

— Где Ёнок, я спрашиваю?

— Откуда мне знать! — не поворачиваясь к сыну, бросил старик.

— Она взяла узелок с вещами и уехала утром, — выглядывая из комнаты, вставил младший брат Гиду.

— Утром? С вещами? — уточняя, переспросил Гиду.

— А твое дело идти и заниматься! — бросив угрожающий взгляд на Гису, старик резко закрыл дверь его комнаты.

— Черт! Что я такого сделал? — послышалось недовольное ворчание Гису.

— Так что — она как ушла утром, так и не возвращалась?

Отец молчал.

— Говорят, она заходила в дом аптекаря вчера вечером… Может, что случилось?

— Что может случиться?! Я‑то что? Разве я запрещал ей ухаживать за отцом или запрещал ходить в церковь? — не смея взглянуть в лицо сына, старик трусливо отводил глаза. Гиду почувствовал, что причина исчезновения жены кроется именно в старике.

— Так куда ж она могла уйти, не сказав и слова? Может…

— Ха, что ни говори, мне кажется, она загуляла. Молодая совсем, да еще и живет одна, — старик вздумал посеять сомнения.

— Ты это брось у меня! — тут же взорвался Гиду.

Старик съежился от страха.

— Пусть даже небо рухнет, Ёнок не из тех! — выказав свой гнев, Гиду быстро встал, вытащил из кармана несколько помятых купюр, с презрением бросил их на пол перед отцом и вышел из дома. В этот момент страх невыразимой силы объял старика Со.

Уйдя из дому, Гиду долго бродил по пристани, словно пес, потерявший хозяина. Под конец зашел в хорошо знакомую ему пивную. Каждый раз, когда Гиду находился вдали от жены, он испытывал к ней щемящее сострадание, которое при встрече с ней переходило в отчуждение, и исчезало всякое желание к ней. И вот Гиду оказался перед фактом — Ёнок ушла из дома. Он был в растерянности. Сидя в пивной, он молча выпивал стакан за стаканом, по-черному материл официантку и бил ее по щекам. Когда пивная стала закрываться, Гиду грубо завладел ею и провел с ней ночь, чтобы забыться.

Рассвело. С трудом открыв слипшиеся глаза, Гиду нащупал над головой сигареты и закурил. Рот наполнился отвратительным вяжущим дымом и в горле запершило.

«Куда она могла запропаститься? Может быть, уже вернулась домой?»

Гиду перевернулся на живот, положил себе под грудь подушку и стал смотреть на распространяющийся по комнате дым. Женщина, с которой он провел ночь, уже встала и варила суп хэджан-гук для опохмелки.

«А вдруг она поехала ко мне в Пусан?» — неожиданно ему на память пришли вчерашние слова отца.

— Эй, вставайте же. Мне надо уже открываться.

Гиду резко вскочил и собрался — вовсе не из-за того, что его поторопила женщина, а из-за того, что ему в голову пришла беспокойная мысль. Он оделся и вышел в зал пивной.

— Как живот? Не болит? Разве можно так пить? — добродушно улыбаясь, женщина поставила перед ним кипящую кастрюльку с супом и налила в стакан рисовой браги макколи. Приглаживая волосы, женщина отворила двери пивной:

— Ай-гу, опоздала. Уже совсем день.