Дочь Великого Петра - [55]

Один враг был сломлен, но за Пруссию стоял еще граф Лесток, которому государыня была многим обязана, но которого терпеть не мог граф Алексей Григорьевич и который сам открытым презрением ко всему русскому, бестактным поведением и необдуманными словами приготовил себе погибель. 22 декабря 1747 года Лестока схватили, допрашивали, пытали и сослали сперва в Углич, а потом в Устюг Великий.

Другие враги Бестужева, Шуваловы и Воронцов, держались благодаря своим женам, но трепетали перед всемогущим канцлером. Великий князь, о котором Бестужев отзывался с величайшим презрением, лишенный своей голштинской свиты, которую канцлер выгнал без всяких церемоний из России, и великая княгиня, на которую он смотрел как на малозначащую девочку, окруженные соглядатаями, не могли ни двинуться, ни вымолвить слова без его ведома.

Вскоре после ссылки Лестока двор снова переехал в Москву. Там государыня обедала и ужинала у Разумовского, в Горенках, а 17 марта в селе Петровском было обеденное кушанье для тезоименитства его сиятельства графа Алексея Григорьевича; кушала ее императорское величество и их высочества и первого и второго класса обоего пола персоны. Палили из пушек при питии здоровьев. Вслед за двором приехал в Москву и граф Кирилл Григорьевич.

Вообще, когда двор покидал Петербург, то северная столица обращалась в совершенную пустыню. Не видно было более карет, и улицы зарастали травою.

В это пребывание в Москве Елизавета Петровна очень серьезно заболела. У нее сделались страшные спазмы, от которых она лишилась чувств и жизнь ее была в опасности. Придворные страшно переполошились, но болезнь хранилась под величайшим секретом. Даже великий князь и великая княгиня узнали о ней только случайно.

«Целую ночь, — пишет Линар, датский посланник, хорошо знакомый с тем, что делалось при дворе, так как он был принят как свой у Бестужевых, — были собрания и переговоры, на которых, между прочим, решено было главными министрами и военными властями, что, как скоро государыня скончается, великого князя и великую княгиню возьмут под стражу и императором провозгласят Иоанна Антоновича. Число лиц, замешанных в это дело, очень велико, но до сих пор никто друг друга не выдавал. Я подозреваю многих в том, что они принимали участие в заговоре, особенно же имеющих причины опасаться великого князя и весьма естественно ожидающих более милостей от принца, который всем им будет обязан».

Этим показанием объясняется начало совещаний Бестужева и Апраксина у Чеглоковых, о которых упоминает Екатерина II в своих воспоминаниях. Вероятно, и Алексей Григорьевич знал об этих планах. Ему, как истинно русскому человеку, не раз приходилось внутренне вздыхать ввиду иностранных замашек и вкусов наследника престола.

Опасения катастрофы, однако, исчезли, государыня скоро поправилась. Впрочем, как мы уже сказали, об ее болезни знали лишь самые приближенные лица. Всякий спрос о здравии императрицы мог бы любопытного привести прямо в Тайную канцелярию.

Елизавета Петровна вскоре переехала в Перово, к Алексею Григорьевичу Разумовскому. Туда приглашен был и великий князь с великой княгиней. Каждый день бывали в Перове охоты, и мужчины возвращались домой поздно, усталые и нелюбезные, так, что дамам приходилось искать развлечения в себе самих. Государыня ежедневно принимала участие в охоте.

Великая княгиня усердно принялась за чтение, что составило исключение при дворе, где редко кто брался за книгу. Обер-гофмейстерина Чеглокова, состоявшая при Екатерине, горько жаловалась на скуку. Не с кем было поиграть в карты, до которых она была страстная охотница, да к тому же ее муж, которого она страшно ревновала, совсем отбился от рук. Благодаря подаренной ему собаке Цирцее он участвовал в каждой охоте и сделался предметом постоянных насмешек и шуток всей перовской компании. Его уверяли, что собака его не упускала ни одного зайца, и тщеславный Чеглоков был в восторге.

В Перове великая княгиня заболела, и здесь она увидела доказательство того обязательного влияния на приближенных, которым природа столь щедро ее наградила. Враждебная ей Чеглокова, приставленная к ней Бестужевым, чтобы следить за каждым ее шагом, с самой нежной заботливостью стала ухаживать за великой княгиней во время ее болезни и с этих пор совершенно переменилась в своих к ней отношениях. Вскоре после этой болезни захворала вторично и государыня. Она приказала перенести себя в Москву, и весь двор шагом ехал за нею.

Новый припадок спазма не имел последствий, и вскоре Елизавета Петровна отправилась на богомолье к Троице. Она дала обет пройти пешком все шестьдесят верст и начала свое путешествие от Покровского дворца. Пройдя в день версты три или четыре, императрица возвращалась в Москву в карете. Иногда она в экипаже отправлялась далее, к тому месту, где приготовлена была стоянка. После отдыха она снова возвращалась в карете туда, где остановилась в своем пешеходстве, и отсюда снова продолжала свое шествие. Таким образом, поход этот занял почти все лето, тем более что иногда императрица по нескольку дней отдыхала в Москве и селах по дороге.