Дочь Великого Петра - [156]

— Не понимаешь, так я тебе объясню. Вчера был у меня князь.

— Какой князь?

— Князь Сергей Сергеевич Луговой.

— А-а… — протянула княжна.

— Нечего акать, — рассердился Сергей Семенович, — ведь он твой жених.

— Он не забыл об этом?

— Грех тебе говорить это, он любит тебя. А ты не смела забыть это уже по одному тому, что вас благословила твоя покойная мать, почти перед смертью. Это для тебя ее последняя воля. Она должна быть священна.

— Я пошутила, дядя, — спохватилась княжна Людмила Васильевна, увидя, что Сергей Семенович рассердился не на шутку.

— Этим не шутят, матушка.

— Простите меня, дядя, я не виновата, что я такая, — она подыскивала слово, — взбалмошная.

— Надо исправиться. Но надо и ответить князю так или иначе. Я тебя не неволю, если не любишь, не надо идти замуж, и себя и его погубишь, но надо развязать человека. Что-нибудь одно.

— Я сама на днях переговорю с ним, — отвечала молодая девушка.

— Переговори непременно, — заметил Сергей Семенович.

Он счел свое поручение исполненным и, посидев еще несколько минут, уехал.

XVII Сладкое мучение

На другой же день после посещения Сергеем Сергеевичем Зиновьевым княжны Людмилы Васильевны Полторацкой князь Сергей Сергеевич Луговой получил от последней утром любезную записку с приглашением посетить ее в тот же день от четырех до пяти часов вечера.

Записка эта, от которой несся тонкий аромат любимых духов княжны, заставила сильно забиться сердце князя Лугового. Он понял, что она явилась результатом свидания Зиновьева с его племянницей, а потому несомненно, что назначенный в ней час — час решения его участи. Несколько раз перечитал он дорогую записку, стараясь между строк проникнуть в мысли ее писавшей, угадать по смыслу и даже по почерку ее настроение.

Увы, он не проник ни во что и не угадал ничего. Он остался лишь при сладкой надежде, что наконец сегодня, через несколько часов так или иначе решится его судьба. С сердечным трепетом позвонил князь Сергей Сергеевич в четыре часа дня у подъезда дома княжны Людмилы Васильевны Полторацкой.

— Дома? — спросил он отворившего ему дверь лакея.

— Дома-с, пожалуйте, ее сиятельство в будуаре.

Приветливый тон слуги, на который в другое время, быть может, не обратил бы никакого внимания князь, прозвучал теперь в его ушах сладостной мелодией надежды. То обстоятельство, что княжна принимает его не в гостиной, а в будуаре, хотя это не раз было и прежде, тоже в его глазах, при настоящем его настроении, имело значение хорошего признака.

Не без волнения последовал князь Сергей Сергеевич приглашению лакея и вошел в будуар. Княжна Людмила Васильевна поднялась к нему навстречу с обворожительной улыбкой.

— Здравствуйте, здравствуйте, князь, как я рада вас видеть! — с неподдельной искренностью воскликнула она.

Князь молча смотрел на нее восторженным взглядом и чуть в первую минуту не позабыл взять и поцеловать протягиваемую ею руку. Наконец он опомнился, схватил эту дорогую руку, которую он считал своею, и стал покрывать ее горячими поцелуями.

— Целуйте, целуйте… — улыбалась княжна, — целуйте обе — это ваше право.

— Право, вы говорите, право? Вы воскресаете меня к жизни… — волнуясь, говорил он, пользуясь всецело предоставленным ему правом.

— Довольно, князь, довольно, хорошенького понемножку, — все продолжая ласково улыбаться, отняла княжна руки. — Садитесь, а я начну перед вами каяться…

— Каяться… Передо мной…

Князь побледнел…

— Не бойтесь, я ничего не совершила особенно дурного… — сказала она, заметив впечатление, произведенное на князя Сергея Сергеевича ее последней фразой.

Она села на диван, указав ему место рядом с собою. Князь сел.

— Я буду каяться в моем поведении относительно вас, князь… Вы на меня жаловались дяде?

Князь Сергей Сергеевич вспыхнул.

— Я… жаловался… Сергей Семенович, видимо, не так понял…

— Он понял именно так, как следовало понять… Я пошутила, назвав это жалобой, но вы имели право и жаловаться… Я действительно не права перед вами…

— Княжна… — начал было он, но она перебила его:

— Не права, тысячу раз не права, я вела себя как легкомысленная девочка, и вам ничего не оставалось, как пожаловаться старшим.

— Повторяю, Сергей Семенович… — снова хотел объяснить князь.

— Выслушайте меня до конца, — не дала она ему окончить фразы. — Я говорю это не с насмешкою и не с упреком, я говорю это совершенно искренно и серьезно, но у меня есть и оправдание. Я все свое детство и раннюю молодость, как вам известно, прожила в захолустье, в деревне. Понятно, что Петербург произвел на меня ошеломляющее впечатление, но в течение года траура я могла только пользоваться крохами наслаждений, которые предоставляет столица… Год минул, и у меня окончательно закружилась голова в этом омуте удовольствий… Этим объясняется, что я забыла, что есть человек, который ожидает с нетерпением этого срока, чтобы услышать от меня обещанное решительное слово… Простите меня, князь.

Она протянула ему руку.

— Помилуйте, княжна, — припал он снова к этой руке долгим поцелуем.

— Повторяю, вы правы были, обратившись к дяде с просьбой напомнить мне о моей обязанности.

— Зачем обязанности, — тоном печального упрека перебил ее князь Сергей Сергеевич.