Дочь Великого Петра - [155]

— Я вас понимаю, князь, и, поверьте, очень сочувствую вам. Жизнь, которую ведет моя племянница, хотя и не выделяется особенно из рамок жизни нашего общества, но не заслуживает моего одобрения. Я совершенно согласен с сестрой и лучшего мужа, чем вы, князь, не желал бы для Люды.

Князь Сергей Сергеевич молча поклонился.

— Но, — продолжал Сергей Семенович, — она себя поставила так относительно меня и жены, что нам положительно неудобно давать ей родственные советы. Она бывает у нас с визитами, является по приглашению на вечера, никогда ни со мной, ни с Лизой еще не говорила по душам, по-родственному. С какой же стати нам вмешиваться в ее дела, особенно серьезные?

— Но вы, ваше превосходительство, знаете волю ее покойной матери, вашей сестры.

— Знаю… Эх, князь, мы живем в такое время, что и живых-то родителей не очень слушаются, а не то что умерших.

— Я и не настаиваю, чтобы она слушалась. Мне хочется только получить тот или другой решительный ответ.

— Отчего вы не спросите ее сами?

— Я считаю это неудобным, Сергей Семенович… Ей легче будет, наконец, отказать мне через третье лицо, нежели лично. Я щажу ее.

«Как он ее любит, не то что она!» — мелькнуло в уме Сергея Семеновича Зиновьева.

— Жалко молодца! Хорошо, князь, я возьмусь за это поручение, но только для вас.

— Я не знаю, как и благодарить вас.

— Не за что… Я, вы совершенно правы, в память моей покойной сестры, которая желала иметь вас сыном, обязан так или иначе разрешить этот вопрос. Ваше положение действительно странно.

— Более чем странно. Мучительно, повторяю.

— Я понял вас, понял, и очень вам сочувствую.

Зиновьев пожал крепко руку князю Сергею Сергеевичу.

— При первом же удобном случае я поговорю с Людой.

— Не откладывайте в дальний ящик, ваше превосходительство.

— Нет, я заеду к ней на днях, нарочно для этого.

Князь еще раз поблагодарил и простился с Зиновьевым. Его положение было действительно мучительное.

«Один уже конец!» — думал он.

Неизвестность хуже самой страшной, но уже обрушившейся беды. В каком бы положении ни был человек, он все же сумеет как-нибудь примениться к обстоятельствам. Совершившееся несчастье тяжело, но, раз оно совершилось, человек не может изменить ничего; он на первых порах окончательно считает себя погибшим, страшное отчаяние овладевает его душой, но затем свыкается, и время, этот чудодейственный целитель всех невзгод, в конце концов делает свое дело. Но когда ежечасно и ежеминутно приходится ожидать, что вместо счастья, о котором мечтает человек, его постигнет удар, и не знает, к тому же, определенно, действительно ли он разразится над его головой, или туча пройдет стороной и небесный свод над ним сделается и ясен и светел, — действительно невыносимо.

В этом последнем состоянии и находился князь Сергей Сергеевич Луговой. Он дошел действительно до такого положения, когда человек с мольбою восклицает:

— Дайте конец. Хоть какой-нибудь, да конец!

Увы, судьба не была к нему снисходительна — она не дала ему скоро этого желанного конца. Сергею Семеновичу Зиновьеву на самом деле искренно стало жаль молодого князя, поведение относительно которого княжны Людмилы, по его мнению, было более чем возмутительно.

«Она его не любит! — это ясно как день. Она хотела выйти за него замуж при жизни матери, чтобы только выбраться из тамбовского захолустья, а когда мать умерла, она нашла, что крылья у нее отросли и она может лететь куда ей угодно и порхать сколько ей угодно. Ей не нужно было обузы в виде мужа. Но так все-таки нельзя поступать. Скажи прямо, что она изменилась в своих чувствах, что она раздумала, а она ведь продолжает кокетничать с ним, подавать надежду, возбуждать его ревность и держит на привязи данным ею словом, которое она не отнимает и не исполняет. Бедный князь! Это действительно смешное и мучительное положение, если он ее любит, а он любит ее, я в этом убежден».

Зиновьев решил, согласно просьбе князя, не откладывать беседы с племянницей в долгий ящик. На другой же день, после службы, он заехал к ней и застал ее одну.

— Дядя, какими судьбами, вот не ожидала, — встретила его княжна восклицанием, не забывая почтительно поцеловать протянутую им ей руку.

— Я и сам не ожидал.

— Это любезно. Что же такое случилось, что вы решились доставить себе такую неприятность, а мне большое удовольствие?

— Ишь, матушка, у тебя на языке мед, а под языком лед, да и на сердце тоже.

— Что с вами, дядя? — воскликнула уже тревожным голосом княжна Людмила Васильевна. — Садитесь, скажите.

Сергей Семенович сел и некоторое время молча смотрел на племянницу. Та тоже смотрела на него недоумевающе-испуганным взглядом.

— Не в нашу семью уродилась ты, Люда, — наконец, после продолжительной паузы, начал он, — не в покойную мать, мою сестру, царство ей небесное!

Зиновьев истово перекрестился, покосившись на небольшой образ, висевший в будуаре княжны. В доме Зиновьевых во всех комнатах были иконы больших размеров и в богатых окладах. Сергей Семенович и особенно Елизавета Ивановна, как и все иноверцы, переходящие в православие, были очень богомольны.

Княжна побледнела при этих словах Зиновьева.

— Что такое, я не понимаю!..