Дочь Великого Петра - [151]

Как ни проницателен был граф, но кто разгадает, что скрывает в своем сердце женщина. Если, по пословице, «чужая душа — потемки», то женское сердце — непроглядная ночь. Кто может сказать наверное, каким путем ближе дойти к этому сердцу, путем ли восторженного ей поклонения или же наглой дерзостью. Жизнь учит нас, что последний путь короче. Недаром один знаток женского сердца высказал парадокс о том, что женщина легко прощает некоторое неуважение к себе в обществе, но никогда не простит излишнего уважения к себе наедине. Не близок ли этот парадокс к истине? Сто лет тому назад сердце женщины было, и для хваставшихся знанием женщин мужчин, такою же загадкою, как и теперь. Граф, повторяем, окончательно потерял голову.

Выдался случай, когда в одной из гостиных хозяйка занялась разговором с приехавшим с визитом старцем. В гостиной, кроме этого гостя, были только княжна Людмила Васильевна и граф Свянторжецкий. Они остались беседовать в стороне.

— Вы, граф, окончательно решили не переступать моего порога? — кокетливо спросила его княжна, особенно подчеркнув слово «граф».

— Сказать вам по правде, княжна, — тоже не удержался не подчеркнуть он последнее слово, — мне кажется, что вы шутите, настойчиво приглашая меня к себе при посторонних.

— Шучу? — подняла княжна удивленно-наивные глаза. — Почему?

— Но после нашего разговора…

— Я забыла о нем и к тому же, я думаю, что он был последствием вашей головной боли… Приезжайте, говорю вам теперь почти с глазу на глаз.

— И вы меня примете?

— Нет, граф, вы все еще нездоровы. Простите меня… Зачем же бы я вас приглашала?

— Чтобы отказать мне через лакея… — задыхаясь, произнес граф.

— Я не способна так мелко мстить, граф… В моих жилах все-таки, что бы вы ни говорили, течет кровь князей Полторацких.

XV Между страхом и надеждой

После описанного нами разговора графа Иосифа Яновича Свянторжецкого с княжной Людмилой Васильевной Полторацкой в сердце графа снова поселилась надежда. Через несколько дней, однако, решился он только сделать визит на Фонтанку и вернулся после него окончательно очарованный и вместе с тем окончательно безумно влюбленный.

Княжна приняла его снова в будуаре, где он так глупо — он теперь сознавал это — прервал свое объяснение в любви, объяснение, которое было достигло цели, так отдалившейся от него в настоящее время. Княжна была обворожительно любезна, кокетлива, но, видимо, несмотря на ее уверения, она ничего не забыла, ничего не простила.

Чутким сердцем влюбленного граф угадывал это и понимал, что его любовь к ней почти безнадежна. Только чудо может заставить ее заплатить ему взаимностью. Он оскорбил ее явно выраженным желанием сделать своей любовницей, а не женой, и гордая девушка никогда не простит ему этого.

Так думал граф, возвращаясь, повторяем, очарованный из дома княжны Полторацкой. Другой внутренний голос, однако, говорил ему иное и как чудодейственный бальзам действовал на его измученное сердце. Граф слишком любил, чтобы не надеяться, слишком желал, чтобы не рассчитывать на исполнение своих желаний.

Человек обыкновенно верит в то, во что ему хочется верить, и представляет себе всех и вся в том свете, который для него благоприятнее. Это одна из отрадных и спасительных способностей человеческого ума и сердца. Потеря этой способности доводит человека до мрачного отчаяния, до сумасшествия, до самоубийства. Граф, повторяем, надеялся, а потому и мечтал.

Они оба связаны тайной их происхождения. Не лучше ли им быть совсем близкими людьми, чтобы эта тайна умерла вместе с ними? Как ни уверена княжна Людмила Васильевна в непроницаемости своей тайны, в бессилии, наконец, его, графа, повредить ей, все же знание им этой тайны не может ее не тревожить. Открытие его тайны, его самозванства, если бы даже оно дошло до властей, не представило бы для него никакой опасности. Носимое им имя — имя его матери, его дала ему мать, она же вручила ему документы, доказывающие его право на это имя. Если у него отнимут эти права, то он, уже поступивший на русскую службу, то есть зачисленный, как известно, в один из гвардейских полков, ничего не будет иметь против фамилии его отца — Лысенко. Графский титул не пленяет его, а заслуги отца наложили уже на его фамилию известный блеск.

Другое дело, если каким-нибудь образом откроется самозванство княжны Полторацкой — за этим самозванством скрывается страшное преступление — преступление, караемое рукою палача. Этого не могла не знать и не понимать молодая девушка, как бы она ни была самонадеянна. Она, конечно, дорого бы дала, чтобы граф Свянторжецкий, он же Осип Лысенко, исчез с ее жизненной дороги или же сделался бы для нее безопасным. Первое сделать трудно, второе может быть достигнуто лишь замужеством с ним. Этим-то, вероятно, и объясняется то, что она так настойчиво делает вид, что забыла прошлое. В ее голове, вероятно, создался именно такой план, но она, конечно, не сразу откроет свои карты, она захотела его помучить. Пусть. Он готов ждать, лишь бы смел надеяться, он готов страдать, если эти страдания приведут его к наслаждению.

Вот те успокоительные мысли, которые подсказывал ему внутренний голос, голос надежды, присущий каждому человеческому сердцу. Граф Иосиф Янович стал надеяться и терпеливо ждать. Время летело.