Дочь Великого Петра - [117]

Жил Феофан очень роскошно, денежные доходы и хлебные и прочие сборы с принадлежащих его новгородскому архиепископскому дому сел и деревень были очень велики.

Экономом, ведающим хозяйством владыки, был у Феофана иеромонах Герасим.

По следственному делу Волынского между множеством лиц был взят и отец Герасим для объяснения, какие он делал подарки Волынскому.

Эконом показал, между прочим, что однажды, когда он был у Волынского, последний спросил его между разговором:

— Говорят, у вас хороший солод?

Герасим счел это за намек известного рода и послал кабинет-министру пятнадцать четвертей солоду.

Феофан умер 8 сентября 1736 года, на пятьдесят пятом году жизни. Умирая, он приставил ко лбу указательный палец и произнес:

— О главо, главо! Разума упившись, куда ее преклонишь.

После его-то смерти приморская дача и поступила во владение цесаревны Елизаветы Петровны.

На приморской даче стояла деревянная церковь во имя святой Троицы, одноглавая, без колокольни, и каменный двухэтажный дом, похожий архитектурой на существующий в нижнем саду Петергофа домик Марли, построенный Елизаветой Петровной в память Петра I. Воспоминания о великом отце, которого Елизавета Петровна беззаветно любила, делали то, что она привязывалась к каждому месту, с которым были соединены эти воспоминания. Оттого-то в памяти государыни и сохранилась так живо и ясно почти вся жизнь ее отца, не говоря уже о выдающихся ее моментах.

Эта жизнь прошла мимо нее в раннем детстве и глубоко запечатлелась в ее детской памяти. Кроме того, она охотно слушала разных современников и соратников ее отца о его жизни и деятельности и запоминала их. В кругу своих близких придворных она часто отдавалась воспоминаниям, подобным приведенным в этой главе, за которую, хотя не относящуюся прямо к нашему повествованию, надеюсь, не посетует на нас читатель.

Императрица любила Петербург как создание своего отца и благоговела перед каждым памятником, напоминавшим великого преобразователя.

С грустью смотрела государыня в будущее.

Наследник ее Петр Федорович был только тезкой великого государя, но далеко не приближался к нему ни одной чертой своего ума и характера. Он был «внук Петра Великого» только по имени. Императрица Елизавета не могла, конечно, подозревать, что достойной преемницей ее великого отца на русском престоле будет великая княгиня Екатерина Алексеевна.

XXVI Молодой двор

Остававшиеся в Петербурге товарищи и знакомые князя Сергея Сергеевича Лугового и графа Петра Игнатьевича Свиридова, конечно, поделились с ними петербургскими новостями и рассказали обо всем случившемся за время их отсутствия.

Внимание всех в описываемое нами время было обращено на так называемый «молодой двор», то есть на великого князя Петра Федоровича и великую княгиню Екатерину Алексеевну вообще и на их отношения между собою в частности.

Несмотря на то что князь Луговой и граф Свиридов прибыли в Петербург в сентябре месяце, в городе еще не переставали говорить о происшествии в Гостилицах, именье Алексея Григорьевича Разумовского, происшествии, чуть не стоившем жизни великому князю и великой княгине. Вот как передавали о случившемся со слов последней.

В исходе мая, в Вознесение, оба двора, «старый» и «молодой», с многочисленной свитой поехали в Гостилицы к графу Разумовскому. 23-го числа того же месяца государыня пригласила туда императорского посла, барона Претлаха. Он провел там вечер и ужинал с императрицей. Ужин этот продолжался далеко за полночь, так что когда великий князь и великая княгиня со свитой возвратились в отведенный им маленький домик, солнце уже взошло. Этот деревянный домик стоял на небольшом пригорке у катальной горы. Положение этого дома им понравилось еще зимой, когда они были на именинах у обер-егермейстера, и, чтобы сделать угодное их высочествам, он им его отвел.

Дом был двухэтажный, в верхнем этаже были лестницы, зала и три комнаты; великий князь и великая княгиня спали в одной, великий князь одевался во второй, в третьей жила госпожа Крузе, внизу расположились Чеглоковы, фрейлины великой княгини и ее камер-фрау. Возвратившись с ужина, они все улеглись спать.

Около шести часов утра некто Левашев, сержант гвардии, приехал из Ораниенбаума переговорить с Чеглоковым насчет построек, которые там производились. Найдя тех еще спящими, Левашев сел около часового и ему послышалось, что что-то трещит. Это возбудило в нем подозрение.

Солдат сказал ему, что, с тех пор как он стоит на часах, треск уже несколько раз повторялся. Левашев обошел дом и увидел, что из-под дому вываливались большие камни. Он тотчас разбудил Чеглокова и сказал ему, что фундамент дома опускается и что надо из него всех вывести.

Чеглоков схватил халат и побежал наверх. Там стеклянные двери были заперты. Он велел выломать замки и, дойдя до комнат, где спали великий князь и великая княгиня, отдернул занавески, разбудил их и сказал, чтобы они скорее вставали и уходили, так как под домом провалился фундамент.

Великий князь спрыгнул с кровати, схватил шлафрок и убежал. Екатерина Алексеевна сказала Чеглокову, что выйдет вслед за ним, и он ушел. Она торопилась одеться, одеваясь, вспомнила про мадам Крузе, которая спала в соседней комнате. Великая княгиня поспешила разбудить ее; но, так как она спала очень крепко, то она едва добудилась ее и насилу могла ей растолковать, что надо скорее выходить из дому. Она помогла ей одеться, и, когда она была совсем готова, они пошли в залу.