Дочь ведьмы - [16]

Бесс нравилось на воскресных службах. Обиходив скотину и завершив дела по дому, женщины семейства Хоксмит, как и все женщины в округе, облачались в новые платья, если такие у них водились, надевали свежие воротнички, манжеты и фартуки, если нарядов поновее не было, крепили чепцы и отправлялись в церковь. Если день выдавался погожий, шли пешком; если нет, Джон уговаривал кобылу встать в оглобли возка, и они ехали в деревню.

В тот день солнце быстро поднималось в ясном небе, и семейство счастливо шагало по сухой дороге в Бэтком, радуясь грядущему общению с людьми. Для Бесс то была единственная на неделе возможность посмотреть на деревенских жителей и послушать местные сплетни. Мать беседовала с ней о бедах, проистекающих из подслушивания, но было что-то непреодолимо привлекательное в обрывках разговоров, в быстро мелькавших перед глазами чужих жизнях. Жизнях, в которых, казалось, было куда больше разнообразия и веселья, чем в ее. Как ни любила Бесс свою семью, ей втайне хотелось чего-то большего. Что бы это могло быть, она понятия не имела, но была уверена, что оно где-то есть, если бы только понять, как его отыскать! Пока же она довольствовалась тем, что могла почерпнуть из материнского ремесла и подпитывала стремление к приключениям крохами чужой жизни. Богослужебный обряд ее не интересовал. Она смутно помнила часы, когда во время пения гимнов играли музыканты и на стенах церкви мерцали поразительные хоругви и гобелены. Теперь, однако, все было куда безрадостнее. Церковь ничем не была украшена, если не считать цвета, привнесенного паствой, хотя даже женские платья неуловимо изменились, следуя нынешним требованиям умеренности и простоты. Бесс считала это большим огорчением. Священник, истинное воплощение сдержанности и смирения, с кафедры призывал паству жить жизнью божеской в безбожном мире. Бесс желала принять Господа и изо всех сил старалась вести себя, как – согласно тому, чему ее учили, – Ему угодно. Она завидовала истинно верующим. Видела, как сияют их лица, когда они молятся или поют, сидя на скамьях. Смотрела, как они кивают и улыбаются, когда проповедник напоминает о милости Господа и Его любви. Бесс никогда бы не осмелилась высказать свои мысли ни одной живой душе, но она не замечала проявлений всей этой любви. Где их искать? Не в бедности и голоде, которые ждали бы всех, если посевы погибнут и урожай будет плох. Не в жестокой поступи болезни, шедшей по следам семей и крушившей под своей пятой слабых и старых. Не в муках родов и не в горе от потери детей.

Подхватив завершающий гимн, Бесс почувствовала, как Маргарет толкает ее локтем. Она опустила взгляд и увидела, как сестренка улыбается и кивает в сторону скамьи напротив. Бесс подняла глаза – и встретилась взглядом со светло-серыми глазами Уильяма Гулда. Увидела, как густо он покраснел: почти так же густо, как она сама. Бесс потупилась, а потом снова медленно подняла глаза. Теперь Уильям ей улыбался, даже не делая вид, что поет. Бесс подчеркнуто задрала нос и запела с убежденностью, которой и близко не ощущала. Она сознавала, что Уильям не сводит с нее глаз.

Когда служба завершилась, богобоязненные прихожане медленно потянулись к дверям. Маргарет не смогла удержаться.

– Мам, ты видела? Уильям здесь. Он, наверное, пришел только затем, чтобы взглянуть на нашу Бесс.

– Тише, Маргарет!

Энн взяла дочь за руку.

– Затем, затем! – настаивала малышка. – Иначе с чего ему идти в нашу простую церквушку, а не к себе в красивую часовню?

Бесс поймала суровый взгляд матери, но обе они знали: правда в том, что говорит Маргарет, была. Гулды молились в часовне Бэтком Холла с тех пор, как этот огромный дом выстроили.

Энн нашла другое объяснение.

– Преподобный Бердок славится замечательными проповедями, – заверила она. – Возможно, что ученому молодому человеку интересно, что скажет преподобный.

Мать потянула Маргарет к двери.

Следом Джон предложил Бесс руку и улыбнулся.

– Может, и так, – произнес он, лукаво подняв брови, – а может, Маргарет правду говорит. Бьюсь об заклад, нет у них в часовне ничего такого красивого, как то, что видно со скамьи напротив нашей дочери.

Бесс сделала вид, что ей все равно, но ей нравилось думать, что Уильям к ней неравнодушен. Да и какой девушке не понравилось бы? Он, конечно, тихоня, держится скромно и ничем таким не блещет, но добрый и ласковый. И Бесс не забывала, что он богат и знатен. Слишком знатен для таких, как она, часто говорила ее мать. Заявление это делало юношу лишь интереснее – интереснее, чем он мог бы показаться.

Выйдя из церкви, Маргарет принялась носиться, найдя себе товарищей для игры, пока ее родители беседовали с Проссерами. Томасу быстро наскучили чужие дела, и он прислонился к тенистому тису. Бесс заметила Сару, которая хвасталась младенцем, уже почти месячным, и ощутила прилив гордости. Радостно было видеть мать и дитя счастливыми и здоровыми и знать, что ты причастна к их благополучию. Бесс прошлась по двору церкви, навострив уши. В хвосте уходящего лета все еще сохранялись какое-то тепло и веселый свет, поэтому все кругом было ярким и цветным, приятная перемена после убогой церкви. На западном краю двора цвела, свешиваясь через стену, поздняя жимолость, склонившая сливочные лепестки на блестящие листья шедшего понизу плюща. На улице даже сдержанные ткани женских платьев выглядели прелестно. Мимо промчалась девочка в голубом, как барвинок, платье, за ней бежал мальчик в дублете цвета давленой вишни. Бесс поравнялась с вдовой Дигби и вдовой Смит, двумя надежными источниками деревенских сплетен.