Дочь - [49]
— Отходите дальше, гражданки, — кричал он, — а то арестую…
Одна из женщин была Прасковья Евгеньевна Мельгу–нова, она надеялась увидать своего мужа.
Баня была похожа на военный лагерь. Кругом все оцеплено красноармейцами. Сновали взад и вперед мотоциклетки. Около входа распоряжался прямой и высокий, как жердь, наш рыжий комендант.
В бане было невыносимо душно, густой пеленой стоял пар, но горячей воды было вволю. Красные, распаренные, мы бодро шагали по бульвару обратно в тюрьму. По боковой дорожке сопровождали нас две женщины и приветливо мне улыбались.
Вздрогнула тюрьма. Задрожали окна. Что это?
— Обстрел из тяжелых орудий… Боже мой, неужели бои, переворот?
Страшные удары не прекращались, сотрясались дома, звенели стекла, вылетая и разбиваясь о мостовую.
Мы бросились к щелке в трубе: — Что это? Бой?
Ответили неопределенно: может быть, бои, а может быть, взрывы. Удары были равномерные и частые, один за другим. Хотелось верить, что они несут избавление. «Тра, та, та. Тра, та, та!» Дрожало здание, звенели разбитые стекла. «Освободят, откроют все тюрьмы. А вдруг не успеют освободить? Убьют чекисты?»
Уложили вещи и ждали.
Казалось, прошло много часов, взрывы стали тише, реже.
— Что это было? — спросили мы вечером у надзирателя.
— На Ходынке пороховые склады горели…
А через несколько дней — новая тревога.
— Как будто гарью пахнет? — доктор Петровская оторвалась от пасьянса и выглянула в окно. — Ничего не видно.
Княжна вскочила на подоконник, на решетки. Окно было чуть–чуть приоткрыто настолько, насколько допускали решетки. Пригнувшись к правой стороне, можно было видеть часть двора и левое крыло тюрьмы.
— Я вижу дым! Пожар, может быть!
Одна за другой мы лазили на решетки, стараясь понять, что происходит. С каждой минутой дым становился гуще и чернее. Горел третий этаж левого крыла. До нас доносились крики, топот бегущих по коридору ног.
— О, Боже мой! — простонала докторша. — Надо собирать вещи! Нас, наверное, возьмут, если загорится тюрьма, — и она стала нервно сдергивать с койки постель и запихивать ее в корзину. — Скорей! Скорей! За нами сейчас придут!
Дым становился гуще. В камере стало серо и душно.
— Я не хочу сгореть живой! Ma foi, non![55] — кричала француженка, вытаскивая из–под койки чемодан и швыряя в него в полном беспорядке пудру, платья, косметику, грязное белье.
— Зачем торопиться? Все равно они забудут про нас, — и красивая машинистка спокойно соскочила с решетки и не спеша стала укладываться.
— Нет, что вы говорите! Не могут они нас забыть!
— Где товарищи! Les camarads! — кричала француженка, бросаясь к дверям. — Sapristi. Allons done![56]— она стала с силой трясти дверь. — Oh, Mon Dieu! Товарищ, товарищ! Послушай!
Никого не было. Из камер стучали.
— Закройте окно! Мы задохнемся! — крикнула докторша.
Слышны были сигналы пожарных команд, рев автомобилей, крики. Весь этот шум, суета росли, преувеличивались в глазах заключенных, принимая ужасающие размеры. Естественная потребность действия в минуту опасности была пресечена. Мы были заперты. То и дело вскакивали на решетки, сообщая друг другу то, что было видно: бегущие пожарные в золотых касках, красноармейцы, работа пожарных машин.
По–видимому, работали три команды. Дым стал реже. Часть пожарных уехала. Я заняла наблюдательный пост на окне и не слыхала, как красноармеец мне что–то кричал со двора. Он снова закричал. Очнувшись, я увидела направленное на меня дуло винтовки.
— Слезь с окна, сволочь! — орал он во все горло. — Застрелю!
Я соскочила и захлопнула окно.
Проснулась ночью. Загремело в соседней камере, точно тело упало. Прибежал надзиратель, засуетились, забегали, подымали тяжелое, выносили. Мы вскочили и, прислушиваясь, старались понять, что делается за дверью.
Я не знала тогда, что в соседней камере умер от разрыва сердца Герасимов, когда–то давно живший у нас в доме в качестве репетитора моих братьев, товарищ министра народного просвещения при Временном правительстве.
Принесли хлеб, а кипятка не было.
— Что же кипяток? — спросила докторша.
— Водопровод испорчен.
В камерах заволновались, застучали в двери, заговорили более громкими, чем обыкновенно, голосами. Но протестовать не смели.
В уборную свели, а умыться не дали.
— Ну как это хлеб всухомятку жевать, — волновалась машинистка, тыкая пальцем в сложенные двумя небольшими столбиками шесть порций сероватого с мякиной и овсом хлеба.
— Дадут еще, водопровод починят и кипятку принесут, — успокоительно заметила докторша. Она почему–то всегда все знала.
Но воды не дали, и в обед не было супа, а вместо него принесли шесть порций селедки.
— Вы бы хоть ведрами немного воды разнесли заключенным, — сказала я надзирателю.
Надзиратель фыркнул:
— Натаскаешься тут на вас…
— Ну и дьяволы, — возмущалась машинистка, — что делают. Все время не давали селедок, а сегодня, как нарочно, воды нет, так нате же вам…
— Я так любить селедка, — сказала француженка, — что буду кушайть.
Соблазн был велик. Мы все в ожидании кипятка наелись селедки. А воды все не было. Невыносимо мучила жажда, во рту пересохло.
Часа в три, в обычное время, пришел надзиратель.
Александра Львовна Толстая (1884–1979) — младшая дочь Л.Н. Толстого, писательница, публицист, общественный деятель, создатель музея «Ясная Поляна», одна из основателей международного «Комитета помощи всем русским людям, нуждающимся в ней», названном в честь памяти отца «Толстовским фондом», личность крупная и незаурядная.В предлагаемый читателю том включены обе части воспоминаний А.Л. Толстой. В книге «Жизнь с отцом», впервые публикуемой в России, достоверно изображен быт семьи Толстых, показаны сложные внутрисемейные отношения.
Книга написана младшей дочерью Толстого — Александрой Львовной. Она широко использует документы, письма, тексты Толстого. Однако книга ценна и личными впечатлениями Александры Львовны. С большим тактом, глубиной и пониманием пишет она о семейной драме Толстых. А. Л. Толстая сумела показать на довольно небольшом пространстве, выбрав самое главное из необозримого количества материала и фактов жизни Льва Толстого, невероятную цельность, страстный поиск истины, непрерывное движение духа писателя–творца в самом высоком смысле этого слова.Печатается по изданию: Издательство имени Чехова, Нью—Йорк, 1953 годДанное издание полностью его повторяет, сохраняя особенности орфографии и синтаксиса автора.Ещё книги о Толстом (в т. ч.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эта книга воссоздает образ великого патриота России, выдающегося полководца, политика и общественного деятеля Михаила Дмитриевича Скобелева. На основе многолетнего изучения документов, исторической литературы автор выстраивает свою оригинальную концепцию личности легендарного «белого генерала».Научно достоверная по информации и в то же время лишенная «ученой» сухости изложения, книга В.Масальского станет прекрасным подарком всем, кто хочет знать историю своего Отечества.
В книге рассказывается о героических боевых делах матросов, старшин и офицеров экипажей советских подводных лодок, их дерзком, решительном и искусном использовании торпедного и минного оружия против немецко-фашистских кораблей и судов на Севере, Балтийском и Черном морях в годы Великой Отечественной войны. Сборник составляют фрагменты из книг выдающихся советских подводников — командиров подводных лодок Героев Советского Союза Грешилова М. В., Иосселиани Я. К., Старикова В. Г., Травкина И. В., Фисановича И.
Встретив незнакомый термин или желая детально разобраться в сути дела, обращайтесь за разъяснениями в сетевую энциклопедию токарного дела.Б.Ф. Данилов, «Рабочие умельцы»Б.Ф. Данилов, «Алмазы и люди».
Уильям Берроуз — каким он был и каким себя видел. Король и классик англоязычной альтернативной прозы — о себе, своем творчестве и своей жизни. Что вдохновляло его? Секс, политика, вечная «тень смерти», нависшая над каждым из нас? Или… что-то еще? Какие «мифы о Берроузе» правдивы, какие есть выдумка журналистов, а какие создатель сюрреалистической мифологии XX века сложил о себе сам? И… зачем? Перед вами — книга, в которой на эти и многие другие вопросы отвечает сам Уильям Берроуз — человек, который был способен рассказать о себе много большее, чем его кто-нибудь смел спросить.
Книга посвящена Сиду Барретту, отцу-основателю легендарной группы Pink Floyd.