Дочь солдата - [27]
Трактор — он всегда хорош, машина-труженик!
Хорош он в погожий денек весны в полях, прокладывающий первую борозду. Его рокот победно гремит среди звона жаворонков, гомона грачей, торопливо прыгающих по свежим отвалам земли!
Он хорош в спелых хлебах, когда влечет за собой жатки, взмахивающие синими или красными крыльями. Тонкий золотой аромат смешивается с керосиновой гарью, и кланяются поясно щетинистые колосья, и покорно ложатся хлеба под острые ножи!..
А трактор на току! Льется, пощелкивает шкив; сотрясается молотилка, гремит решетками. Рычит барабан, жадно выхватывает из рук подавальщиков тяжелые снопы, постреливает зернами. Вороха хлеба… Вороха соломы… Людская сутолока… И в стороне — трактор. Нацелил огненный глаз прожектора, мерно гудит. И льется нескончаемой лентой шкив, и храпят кони, отвозя к стогам солому.
— Заживем! — Веня сбил шапку лихо на затылок.
Он облазил с Веркой весь трактор — от гусениц до кабины и заявил, что сумеет завести трактор хоть сейчас.
— Раз плюнуть! С пол-оборота заведу…
— Неужели? — притворялась Верка.
— Спрашиваешь! Масло есть… так. Подкачаем… так! — деловито суетился Веня. — Вот эту ручку на себя… так! Это колесо крутануть… Ничего особенного, если голова на плечах есть!
Крутануть колесо надо было с помощью веревки. Веревка была заранее припасена.
Как бы то ни было, мотор запустили с пол-оборота. Как бы то ни было, Верка оказалась на сидении тракториста. Конечно, нечаянно.
О-о! — взвизгнула Верка сама не своя. Трактор двинулся, гремя всеми своими старческими железными суставами.
Удар! Двери сарая растворились настежь.
Верка держалась за какие-то рычаги, во что-то упирала ногами…
И мотор умолк так же внезапно, как и завелся.
На крыльцо выбежали Петр Петрович, сторожиха тетя Манефа со шваброй.
— Ай, отпетые! — голосила Манефа. — Трактор железный, и то изломали! На вас, отпетые, тракторов не напасешься.
Веня и Верка с позором бежали.
Отдышались они только у конюшни.
В конюшне был Леня. Он сидел в дежурке и, откусывая кусок за куском от пирога, запивал их водой из кружки. Раскрытые учебники, тетрадки валялись на столе.
— Явился? — тихо спросил он Веню. — Я думал, ты дорогу сюда забыл. А хвастовства было: мы по-гвардейски! Мы да не сумеем! У нас не заржавеет! Мы да мы… А как трактор пришел в школу, все шефство позабросил!
Леня убрал со стола хлеб, принялся совать тетрадки и книги в сумку. Он прятал лицо и втягивал голову в плечи.
— Леня-я, ты чего? — воскликнула Верка, заподозрив неладное. — Почему ты уроки на конюшне учишь?
— Отцепись! Без тебя тошно.
— Не трогай его, — нахмурился Веня. — Из-за бати, Леня, да?
— Угу… Мамку поколотил. Не буду, говорит, с тобой жить и из деревни уеду. Все дни пьянее вина ходит. Лишний, говорит, я и никому не нужен.
Глава XIII. Ответ Петра Шереметьева
Пряди березовых ветвей мокро блестели. Оседали сугробы, по дорогам сверкали лужи. Вербы распушили свои белые «барашки».
А скворцы, чернея на макушках берез, молчали. Вот один слетел во двор и бух в лужу — брызги во все стороны! Топорща глянцевитые перышки, скворец купался, и льдинки похрустывали, дробились в луже.
— Это у него ванна, — прыгала Верка. — Это он после дорожки!
Веня переглянулся с Маней, прищелкнул языком:
— Закалочка! Ну-ка, в ледяной воде купается. И этого я приманю. Завтра же дупленку вывешу.
Скворец вспорхнул на крышу избы. Отряхнулся, хлопнул себя по бокам крыльями. Забулькал, защелкал… Запел!
Ему вразнобой откликнулись скворцы с берез.
Возле каждой избы выставлены птичьи домики — на коньках и крышах, посреди огородов на вбитых в землю шестах, по деревьям.
Возле же Домниной избы пусто и тихо.
Верке скворешни определенно не задались. Выходили столь «кособокие, полоротые, да с кровлей набекрень, что в них скворца оглоблей не загнать». Это Венины слова. У него скворчик и машиной гудит, и свистит, как разбойник, и кошкой умеет мяукать. Подумаешь, кабы ты, Веня, так умел, не воображай, пожалуйста!
На помощь Верке пришел дядя. Не мог видеть равнодушно, как она портит доски, которые выклянчила у плотников.
Кровлю скворешне устроили двускатную, что у терема. Был выструган коник на крышу. Коник с петушиной головой! Сделали террасу — беда, если скворчата вывалятся из гнезда, ведь кошки зевать не станут. Из консервной банки дядя выстриг фонарик — номерной знак, словно для взаправдашнего дома. Фонарик выкрасили белилами, черной краской подписали: «№ 15, ул. Скворечная, Ф. Ф. Скворчик». «Ф. Ф.» — значит Фють Фюитевич.
И весь дом — великолепный, глаз не отвести! — покрыли зеленой краской.
— Николай Иванович, — протяжно говорила тетя и смеялась. — У Верочки больше ума, чем у тебя. Люди добрые, что он творит… Что творит! Господи, чистый ребенок. Ты бы еще электричество в скворешню провел!
Чуть краска подсохла, Верка, подгоняемая нетерпением, уговорила дядю поставить скворчиный терем в бабкином хмельнике.
Сюда скворцы слетались по вечерам со всей деревни, наверно, обсуждать скопом свое житье-бытье.
Все, кто шел мимо бабкиной избы, теперь останавливались, чтобы посмотреть на необычный скворечник.
— Высокое творение! — Николай Иванович гордо обозревал зеленый домик, клонил седую голову к плечу и жмурился. — Ай да мы!
