Дочь Роксоланы - [82]

Смерть порой ведет себя даже слишком по-мужски: всегда нападает и никогда не обороняется, даже в случае мастерского сопротивления противника. Против таких умело сопротивляющихся бойцов Азраил выступает с особой злобой, причем порой он неколебимо храбр, а порой празднует труса. Помни и это, оно тоже главное: Смерть может потерпеть поражение, случается ей (или ему) отступить.

Неправы те, кто утверждает, что Азраил побеждает всегда! Часто он (или она) обессилевает в схватках и уходит с поля брани, признав свое поражение.

А вот Жизни свойственно совсем иное. Жизнь может быть ранена, но никогда не сдается врагу, даже на грани Смерти.

В этом их разница. И так будет всегда.

IX. Пардовый крап

1. Искусство быть мостом

Шекер-байрам всегда праздновался в Истанбуле ярко и с размахом. На «праздник сахара», знаменующий окончание Рамадана, часто съезжались купцы из всей Блистательной Порты. И пусть говорят в народе, что «бедава сирке балдан татлыдыр» (бесплатный уксус слаще меда), но вовсе не от уксуса ломились прилавки Истанбула, совсем не от уксуса! Повара-кандалачи, те, что готовят сладости, расстарались на славу. Рахат-лукум, халва, пахлава, печенье шекерпаре, пончики с медом – все это изобильно изливалось на жителей Истанбула и гостей, спешащих полакомиться бесплатно: то тут, то там гостеприимные хозяева раздавали сласти прохожим.

Только в Шекер-байрам к тебе может обратиться незнакомец, хмельной не от запретного вина или дозволенного гашиша, а от праздника, и попросить простить ему обиды. И ты простишь, еще и сам о прощении попросишь. А затем вы оба угоститесь лукумом, разновидностей которого столько, сколько в прежние благодатные времена было наложниц в султанском гареме, а то и больше, и пойдете себе дальше со спокойным сердцем, не задумываясь, что нынче гарем не гарем, с наложницами творится ифрит знает что, да и прочие обитатели гарема ведут себя так, что у джиннов шерсть в семь кос заплетается.

Вот поэтому в галдящей праздничной толпе никто, разумеется, не обращал внимания на двух молоденьких евнухов, с любопытством осматривавшихся по сторонам.

– Совсем не как в гареме, – сдавленным от изумления и восхищения, смешанного с щепоткой ужаса, голосом сказал наконец один из мальчишек.

Другой кивнул, разглядывая неистово празднующих жителей Истанбула расширенными от тех же самых чувств глазами.

Действительно, в султанском гареме все совсем не так. Да, его обитательницы ждут праздников, ибо чем же еще, как не праздниками, порадовать душу, забыв о монотонных днях, в которых из развлечений – работа да по четвергам баня? Но мужчин на этих праздниках немного, если не сказать, что совсем нет, – султан, его сыновья да евнухи. И то в последнее время Сулейман и старшие шахзаде предпочитают женскому обществу охоту и дружеские посиделки в кругу особо преданных приближенных.

В гареме приготовления к празднику и короткий яркий миг выступления составляли счастье многих наложниц. Те, кто побогаче, шили себе новые наряды, остальные просто разучивали музыку и танцы, стараясь привлечь к себе внимание если не султана, то его сыновей, пусть даже старший из них покамест лишь подросток. А там, даст Аллах, будет новый праздник и новый шанс…

Гарем никогда не знал неистовства, свойственного народным гуляньям. Не видел зазывал, заманивающих случайных зевак на увеселения и предлагающих невиданные и неслыханные яства. Не слышал, как зычно хохочет янычар, пьяный то ли от веселья, то ли и вправду от запретного вина, которое в Истанбуле тоже продавали – из-под полы, чтоб не заметили бдительные стражи порядка. Но продавали, да. И опий тоже можно было достать, случись у кого желание. Все можно достать, только вынимай кошелек и плати! Таков Истанбул, и вряд ли даже Аллах может изменить его облик.

– Послушай, Михри… Мальва, мы и правда собираемся сделать то, что собираемся? – наконец пробормотал один из евнухов.

Второй хмыкнул и, стараясь, чтобы его голос звучал твердо, ответил:

– Разумеется, собираемся! Когда еще выпадет такая возможность, Одуванчик?

Тот, кого назвали Одуванчиком, лишь покачал головой. Точнее, следовало бы сказать «покачала», но Орыся и Михримах еще в самом начале своей отчаянной эскапады условились называть друг друга только так, как называли своих учеников евнухи.

Уже был случай, когда во время вылазки на рынок они себе совсем особые имена придумали, и та затея сестер чуть не завершилась горестно. А тут даже не рынок. Так что хватит, излишняя ложь не на пользу. Они сейчас представляют собой тех, кем действительно являются, – обитателей дворца, насельников гарема.

Кто скажет, что это неправда?

Поначалу их это развлекало. Ведь так здорово переодеться в самолично сшитые одежды – точную копию одеяний евнухов-учеников – и удрать с гаремного праздника, сославшись на головную боль, чтобы погрузиться в праздник настоящий, невыдуманный, разудалый и немножечко безумный!

Но постепенно пришел страх.

Все-таки ни Михримах, ни Орыся никогда так не углублялись в чрево Истанбула. Тут даже вылазка в Капалы Чарши кажется лодочной прогулкой по сравнению с галерным рейдом.

– Эй, зеваки! Эй, ротозеи! Эй, почтеннейшая публика и вы, беспутные гуляки!