Дочь Птолемея - [6]

— Мне кажется, что Октавиан помнит все.

— Я слышала, что он очень целеустремлен и настойчив. Кого он ставит себе за образец?

— Гая Юлия.

— Это похвально. Если он так же честолюбив, как Цезарь, — она усмехнулась, — берегись, Клеопатра! Кстати, там же, в Риме, гаруспик нашептал, что мне следует опасаться некоего молодого человека. О нем только и сказал, что тот не пьет вина и уклоняется от развлечений. Не знаешь, пьет ли Октавиан?

— До выпивки Октавиан не большой охотник. Для него главное — дело, а потом развлечения, к которым он, в сущности, равнодушен. Не то что наш добрый Антоний. Тот, кажется, всю жизнь бы провел в забавах и пирах.

— Октавиан — мой злой гений, — заключила Клеопатра с горькой усмешкой. — Ну что ж, и злые гении бывают покладисты, если к ним умеючи подойти.

"Только не Октавиан!" — хотел было сказать Нофри, но промолчал.

От водоема они пошли по длинной прямой аллее из финиковых пальм и сикомор, которая привела их к широкой белой лестнице, ведушей во дворец.

Просторные полукруглые площадки, одна выше другой, прерывали её в трех местах. На каждой из них, на парапетах, громоздились спящие, в натуральную величину, каменные львы с вытянутыми вперед толстыми лапами.

Многоэтажное здание дворца, построенное из нубийского мрамора и гранита, было гордостью Птолемеев. Восточная пышность удачно сочеталась с греческим изяществом и македонской строгостью. Дворец возводился на протяжении столетий лучшими архитекторами и строителями. Все, начиная от портала и фронтона и кончая ничтожной деталью фриза или карниза, было отделано с подкупающей красотой и удивительным мастерством. Голубым светился кирпич бесчисленных террас. Роскошные порталы украшали глазурованные плитки и изразцы. Нижние окна, как принято, — в решетках, верхние зияли пустотой; на капителях колонн сверкала позолота. Арки выгибались дугой, точно согнутые ивовые прутья. На плоских кровлях, окаймленных балюстрадой, в деревянных кадках, пропитанных смолой, росли деревца, возносившие свои кудрявые кроны на тонких стволах и оживлявшие веселой зеленью мертвый камень. И над всем этим великолепием, точно белые лоскутья, стаями летали голуби, которых у неё было множество.

В стороне от дворца, возле высоких наружных стен, подымались шестиэтажные пилоны, сложенные из кирпича-сырца, широкие у основания, сужающиеся к вершине. Их стены покрывала красная обмазка, изобиловавшая рельефами, изображавшими зверей: лев терзал быка, волк валил оленя, сокол падал на лебедей, змеи обвивали задыхающихся ланей, крокодилы пожирали ягнят — всюду сильный побеждал слабого.

Царица поднималась по ступенькам, чуть наклонившись вперед и поддерживая пальцами подол хитона.

Два жреца, изможденных постами, с накидками через плечо, склонились перед ней; их лысины блеснули на солнце.

Нофри следовал двумя ступеньками ниже, не сводя глаз с её стройных бедер; в талии она уже была не тонка, как прежде, но полные груди, плечи и выгиб спины были изумительны.

Остановившись на последней площадке, Клеопатра пригласила его на пир, который должен состояться в ближайшие три дня.

Нофри в знак признательности прижал правую ладонь к сердцу и сказал, что он не против забав и благодарен царице за приглашение.

— А мне казалось, что ты ничего не хочешь знать, кроме своих рукописей. И пиршественную террасу Клеопатры поменяешь на просторный зал Мусея.

Племянник верховного жреца ответил:

— Нельзя же все время думать о делах, нужно и расслабиться когда-то. Кажется, Амазис сказал, что постоянно натянутая тетива в конце концов обрывается?

— Хорошо, если так. — Она вздохнула и поглядела на небо. — Какое солнце! И как хорошо дышится! Мне не хочется в такой день думать о чем-то серьезном. Ты прав: надо когда-то и расслабиться. Все эти заботы утомляют. Хочется, чтобы их было поменьше, — сказала она, развернулась и пошла в распахнутые настежь двухстворчатые двери дворца, то попадая в тень от колонн и перекрытий, то на освещенные солнцем места.

В коридорах повис мелодичный звон. Он слышался долго. И все это время, Нофри знал, она шла неторопливой походкой, подняв свою небольшую изящную голову в уборе древних цариц.

5. КИНЖАЛ, ЯД, КАМЕНЬ

Клеопатра ступила на террасу, под широкую тень велариума, растянутого на высоте в два человеческих роста между семью шестами.

С террасы открывался прекрасный вид на море и парк. Свежий морской ветерок лениво колыхал голубую ткань.

Посреди стояло роскошное ложе, подле него — столик из красного дерева; на серебряных блюдах горой лежали фрукты, в плетеных корзиночках — сладости и печенье.

Две молодые женщины, Ирада и Хармион, — самые верные её служанки, одетые в легкие шелковые туники, одна в розовую, другая в желтую, хлопотали над приготовлением завтрака.

На ковре, поджав под себя ноги, сидела юная девушка, Ишма, любимица царицы. Черноволосая, смуглолицая, она была очень похожа, по мнению служанок, на четырнадцатилетнюю Клеопатру. Сходство на самом деле было немалое, и царице порой казалось, что Ишма — это она сама, пришедшая из юности. Девушку одевали так же, как и её когда-то, и так же на ней было множество бус, монист, колец, браслетов — и все это блестело, сверкало, а при движении издавало мелодичный тихий звон.