Дочь профессора - [17]

Тем временем его собственная научная карьера развивалась столь же быстро и успешно, как политическая карьера его друга. В 1952 году, когда он перешел в Принстон, жена родила ему второго ребенка, тоже девочку. В Принстоне он завершил и опубликовал две свои работы: монографию об Уэнделле Филлипсе, озаглавленную «Теория и агитация», и книгу более широкого плана под названием «Немецкая традиция в политической мысли Америки». В эту последнюю работу он вложил немалый труд, погрузившись на пять лет в изучение сложных хитросплетений идейных взаимовлияний, каждое из которых само по себе не легко поддавалось определению; однако научная основа работы была вполне солидной, а антигегельянская установка всех устраивала, так что книга эта принесла Генри Ратлиджу не только признание как теоретику, но и широкую личную известность. О нем начали говорить как о глубоком исследователе антиамериканских идей, одном из немногих противников коммунизма, способном подорвать эту зловредную идеологию в самых ее основах. Это, конечно, означало, что его работе приписывалась тенденция, которой она в себе не содержала (ошибка, проистекавшая, возможно, от того, что его связи с конгрессменом Лафлином были слишком широко известны); заново перечитанная в 60-е годы «Немецкая традиция в политической мысли Америки» представлялась не более как тщательным анализом и сопоставлением прагматической английской философии государственной власти и догматической континентальной. Но Генри не пытался опровергать преувеличенно политически заостренную интерпретацию его работы, а его лекции и статьи помогали упрочить его репутацию, известность его росла, и в 1960 году он занял кафедру политической теории в Гарвардском университете.

К этому времени он был женат уже более десяти лет, и в жизни его, естественно, произошли кое-какие перемены. Он вступил в зрелый возраст, годы наложили своей отпечаток и на его жену; Луиза и Лаура из младенцев превратились в подростков. Супружеская пара — Генри и Лил — стала семейством Ратлиджей, состоящим из родителей, детей, мебели, утвари, одежды, а также все растущей коллекции старинных книг и картин, наряду с которыми накапливались пледы, купальные полотенца, персидские кошки… Генри не располнел, ему повезло — его пищеварительный аппарат усваивал все поглощаемые им калории без остатка. Он выглядел по-прежнему молодо, только лицо его приобрело вдумчивое и чуть ироничное выражение, хорошо гармонировавшее с его лекторской манерой — глубокомысленной и вместе с тем непринужденной, с его суховатым юмором и бостонским произношением. Его внешний облик импонировал его студентам и двум-трем молодым особам женского пола, которых он посещал проездом через Нью-Йорк.

Красивый, обаятельный, образованный, богатый, он был желанным гостем в любом университетском кругу, а Лилиан как нельзя лучше подходила к своей роли при таком блистательном супруге. Она была хороша собой и, родив двоих детей, сохранила фигуру ценой совершенно ничтожных жертв в виде картофеля, пирожных и сахара в кофе. Она была, вне всякого сомнения, безупречной женой и матерью, ее дом в Принстоне содержался в отличном порядке и через положенные промежутки времени заполнялся коллегами ее мужа и их женами. Поставить ей в упрек можно было разве лишь то, что она позволяла себе слишком хорошо одеваться, напоминая тем самым остальным представителям ученого мира, что жизнь Генри и Лилиан отнюдь не ограничена рамками университета, ибо для Ратлиджей были открыты двери и в Вашингтоне и в Нью-Йорке. Другим недостатком в глазах некоторых из коллег (и в Гарварде это осудили так же, как и в Принстоне) был приобретенный Генри Ратлиджем «порш», которым он управлял сам; кое-кому казалось, что обладание этой собственностью несовместимо с антигегельянской тенденцией его magnum opus[8].

И наконец, в Принстопе ходили слухи, что Гарри Ратлиджа видят в его «порше» с Сесиль Друммонд, женой одного преподавателя из Института повышения образования, более часто, чем того допускают приличия. Подозрительно настроенные коллеги нашли подтверждение этим слухам, заметив расстроенное выражение лица этой молодой розовощекой темноволосой англичанки после отбытия Ратлиджей в Кембридж.

Но возможна ли университетская жизнь без сплетен? И большинство мужей — во всяком случае, если за них хорошенько взяться, — не стали бы отрицать, что они просто завидуют Гарри и что Артур Друммонд — старый зануда, носу никуда не кажет из своей лаборатории, да и вообще, коли на то пошло, какой смысл быть светилом, если не дозволено немножко пошалить на своем небосводе?

8

В ноябре 1960 года Джон Кеннеди был избран президентом Соединенных Штатов Америки, и это общественное событие явилось для семейства Ратлиджей, как и для многих других американцев, подобных им, немалой личной радостью не только потому, что они были демократами и голосовали за этого кандидата, но еще и потому, что он был одним из них — воплощением той уверенности в себе, которая была присуща им с юных лет.

Разумеется, некоторое разочарование ощущалось все же в их кругу из-за того, что президентом был избран Джон Кеннеди, а не Билл Лафлин и личным советником президента оказался Шлезингер, а не Генри Ратлидж, но сам Билл не сомневался, что рано или поздно он будет привлечен к работе в правительстве и таким образом заручится необходимым опытом, чтобы быть во всеоружии к следующим выборам.