Дочь посла - [21]

Подслушанный помимо моей воли разговор

Откуда вам знать, что такое лу? Я бы сама не имела о нем никакого представления, если бы жила в Уфе.

Еще вчера папа говорил: «Если вдруг начнется сердитая буря, если она не сможет успокоиться в течение многих суток, пока ей не надоест валить молодые деревья, утюжить посевы, гонять перед собой речные волны и облака пыли, — это и будет лу!»

И вот сегодня утром на нашу буровую внезапно нагрянули горячие ветры. Сначала над равниной и над нашим дворцом появилось желтое облако, потом все вокруг завихрилось, и когда стало темным-темно, как ночью, тогда со звоном полетели вниз оконные стекла и с силой захлопнулись все двери.

С тех пор мы живем, как сказала мама, в каком-то аду. Если на том свете песок хрустит на зубах, а рот и нос забиты пылью, то я согласна, что мы оказались в аду.

В течение трех суток мы не знали, куда спрятаться от знойного ветра, где найти глоток чистого воздуха. На наших глазах совсем поблекло солнце, скрылось за облаками пыли, а диск луны, наоборот, покраснел — не стало покоя ни днем, ни ночью. Такое никогда не случалось в моей Башкирии. Подумать только: белое солнце и красная луна!

Горячим ветрам, наверное, особенно понравился старый дворец магараджи, в котором мы сейчас живем. Они охотно забирались в щели стен, а потом принимались выть и плакать. По-моему, ни одна птица не может свистеть так горестно, как это делает шквальный ветер, ни одно животное не может стонать так тоскливо, как это делает индийский лу.

Мой брат Муса спит на полу, не зная горя: набегался, устал, вот и заснул сразу, а я не могу. Мне душно, хоть беги отсюда, мне жутко, хоть плачь.

Несколько раз я собиралась открыть окно.

Не помню, сколько я пролежала без сна, задыхаясь. Может быть, два часа, может быть, и все пять.

«Что будет, то и будет», — решила я. Пусть знойный, пусть пыльный, на все согласна, только бы глоток вольного воздуха.

В это время, в июне, в моей далекой родной Уфе стоят самые хорошие вечера, самые ясные ночи; нет там ни лу, ни москитов, ни этой духоты, ни этого страха; как я завидовала своим уфимским друзьям — вот счастливчики!

Не успела я толкнуть раму, как вместе с вольным воздухом в комнату ворвались разные звуки, один другого страшнее. Ведь лу согнал всех обитателей равнины с насиженных мест.

Не будь рядом Мусы, честное слово, я бы сошла с ума. Ой, как только побороть страх!

Вдруг я услышала голос отца. Он, наверное, тоже не смог заснуть из-за этого проклятого лу.

— Эх, Шамсикамар! — произнес он. — Знала бы ты, как мне нелегко.

Я никогда не слышала, чтобы мой папа когда-нибудь жаловался. Он всегда носил с собой целый сундук надежд и улыбок, всегда с ним бывало легко и радостно. Я затаила дыхание — что случилось с моим отцом, какое горе нагрянуло к нам?

— Помнишь, Шамсикамар, и на нашем Урале порою случалось нам переживать тяжелые дни. Доля нефтяника — не сладкая, сама знаешь. Буришь-буришь, а скважина оказывается «сухой». Стране — убыток, а тебе — горе. Если бы знать точно, что скрывается в глубинах!

Я позабыла и о лу, и о шакалах. Я с трепетом ждала, что еще скажет отец.

— Индийская земля богата нефтью, только надо напасть на ее след, и тогда бури да бури! — продолжал папа. — А пока Индия вынуждена ввозить бензин и керосин; заморским капиталистам — прибыль, а государству — разорение. Подумаешь об этом, сердце обливается кровью. Так хочется помочь Индии! Я, Атнагул Шакиров, пробурил одну скважину, но она не оправдала наших надежд. И вот мы строим вторую, быть может, последнюю…

— Почему последнюю? — спросила мама.

Если бы не она, я сама спросила бы об этом отца.

— Нашими неудачами воспользовались наши враги, — ответил папа. — Они подняли шум на всю Индию, в печати и в парламенте… «Советские специалисты не умеют открывать нефть, надо пригласить американские компании» — вот о чем говорят наши недруги…

Кто мог так говорить? Дядя Мухури, отец Лала? Нет, он не скажет этих слов. Он сам видит, как трудятся мой отец, инженер дядя Серафим и другие советские люди. Они недосыпают, валятся от усталости, им трудно в этой жаркой Индии, но они работают. Да еще как работают!

Таких обидных слов не скажет и дядя Тандон, никто из тех, кого я знаю.

— Вторая буровая должна дать много нефти, неистощимый фонтан, — проговорил отец. — Вся надежда на нее. Трудно Индии без нефти, но еще горше мне, Атнагулу Шакирову.

Папа замолчал. Я не знала, что делать, что сказать!

Я стала будить брата. Стащила с него простыню, отняла подушку, только после этого он открыл глаза и сел, поджав под себя ноги.

— Ну, чего тебе? — спросил он, еще не совсем очнувшись.

Я пересказала ему, ничего не упуская, все, что слышала сама. Сон как рукой сняло!

— Врешь! — сказал он.

— Стала бы я тебя будить, если бы не такое серьезное дело!

Он лег и задумался. Муса не был таким быстрым на решения и поступки, как я. Он мог целый день лежать, не проронив ни слова. Такой уж он тугодум.

— Надо что-то предпринимать! — с отчаянием проговорила я.

— Нам самим надо открыть месторождение нефти, вот что! — вдруг сказал Муса. — Помнишь, как в Ишимбае было? Кто-то из охотников набрел на нефть, что просочилась на дно большого оврага. Об этом сообщили в Москву. Приехали геологи. Поставили вышки. Ударил фонтан… Наверное, в Индии тоже немало оврагов и ущелий, где можно искать нефть.