Дочь пекаря - [90]

Рики развернул радужное шерстяное ребозо и положил на могилу. Вынул из заднего кармана платок и смахнул песок с имен на плите.

– Мама, папа, – прошептал он, – это Реба. – И глянул на нее.

Реба встала коленями на ребозо и вынула из сумки свечу с витражом Мадонны и коробочку с домашними churros по рецепту Джейн – почти так Элси пекла свои крепели.

– Приятно познакомиться, – сказала Реба. – Я не очень хорошо пеку, но я старалась. Умею немного, получается не всегда, но эти удались лучше всего. – Она поставила коробку на могильную плиту и открыла, в воздухе повеяло корицей и жареным тестом. – Рики говорит, это ваши любимые.

Он улыбнулся и обнял ее. Они часок посидели рядом с надгробием, как на пикнике; Рики рассказывал истории о родителях, о детстве, о жизни. Солнце поднималось выше и выше, приходили новые люди с венками и гитарами, едой в корзинках, они смеялись, и кладбище полнилось песнями и вкусными запахами. Красивейший праздник из всех, что Ребе доводилось видеть: празднование смерти, торжество жизни. Может, ангелы и впрямь простирают крыла над ними. Ей нравилось так думать.

В полпервого дня они собрались в обратный путь, оставив свои дары и два цветка герани со шляпы Ребы. По дороге к машине Рики вдруг встал как вкопанный. Перед ними была могила ребенка: оранжевые бархатцы, потертый футбольный мяч, пластмассовый самолет, плюшевый полосатый тигр. Вчера был День невинных, день поминовения умерших детей. Рики выпустил руку Ребы. На белом деревянном кресте было нанесено по трафарету: «Виктор Гарсиа».

Тот самый мальчик, поняла Реба, и покрепче взяла Рики за руку. Она хотела, чтоб он знал: она с ним в радости и горе.

Несмотря на воскресный день, Джейн открыла пекарню с двух до пяти – для желающих почтить память Элси. Без четверти два Рики и Реба постучались в дверь. Джейн радостно отворила, колокольчик зазвенел.

– Маме понравится! – Она показала на герани на шляпе Ребы и впустила их. – Мы с Серхио не такие нарядные, но тоже на свой лад постарались.

У кассы остывал большой поднос булочек со скрещенными костями.

– Пекли всю ночь. – Она протянула булочку Рики: – Ты у нас будешь эксперт. Не церемонься. Скажи прямо, держат ли они марку.

Рики взял «хлеб мертвых» и покрутил в руках.

– Выглядят точно как мамины. – Откусил. – И на вкус такие же, – проговорил он с набитым ртом.

Реба подмигнула ему и погладила по спине. На могилу Виктора на кладбище Пантеон-сан-Рафаэль они наткнулись неожиданно. Рики признался, что хочет как-то загладить вину перед семьей Гарсиа. Конечно, уже ничего не поправишь. Но, быть может, если вместе погоревать о потере, это будет целительно для всех. Реба тоже так думала. Теперь она понимала, что прошлое – пестрая мозаика правильных поступков и ошибок. Надо понимать и помнить свое место в этих событиях. Если пытаться забыть, убежать от своих страхов, сожалений и проступков, они догонят тебя и поглотят твою жизнь, как волк поглотил отцовскую жизнь. Реба сильнее отца, и она встретила людей, показавших ей, как прощать и быть прощенным. Хорошо, что она оказалась рядом с Рики на могиле Виктора. Он бы сделал для нее то же.

– Хорошо! – Джейн хлопнула в ладоши. – Этого я и добивалась.

Перед витриной со сластями устроили алтарь. В центре – фотография Элси и юной Джейн, поразительно похожая на черно-белое фото на стене. С ней соседствовал портрет доктора Элберта Радмори в военном мундире. Вокруг разместились сахарные черепа, свечи, белая роза, письма, связанные шпагатом для выпечки, булавка с эдельвейсом, картинка с ковбоем, потрепанная книга и два имбирных пряничных сердечка.

– Сколько здесь всего, – сказала Реба.

– Все, что она любила. – Джейн тронула деревянную рамку отцовской фотографии. – Отец, конечно, и то, что я нашла в старой жестянке у мамы в шкафу. Булавка, реклама печеных бобов и письма – главным образом, от бабушки и Лилиан, но есть и другие.

Реба кивнула:

– Ну, пряники вопросов не вызывают. Коронное блюдо вашей семьи.

– Попробовала бы я их не испечь. Мама тогда восстала бы из мертвых и сняла с меня скальп, – улыбнулась Джейн.

– А это что? – Реба взяла книгу с оторванной обложкой и с трудом разобрала название на потрепанной странице. – «Воля мальчика». Фрост? Я читала в университете.

– Мне ее Лилиан отдала на похоронах, – объяснила Джейн. – Сказала, что с год назад какой-то Тобиас Цукерманн прислал ее на имя Элси в пекарню Шмидта в Гармиш. Мамы, конечно, там не было. Новый владелец переслал книгу Лилиан, в Вичиту, – других адресов у него не было. Лилиан все хотела прислать нам, но не успела – мама умерла. Принесла книжку на похороны. И тут начинается самое прекрасное. Оказывается, вместе с книгой он прислал маме письмо. Этот человек – еврей, бывший узник Дахау. Выясняется, что мама и одна ее соседка спасли его от гестапо. Мама прятала его в стене спальни, а потом они как-то переправили его из Германии. Ты представляешь? Мама мне ни слова не говорила. – Джейн опустила голову. – Наверное, она читала ему эти стихи. Он отметил свои любимые.

Реба открыла книгу на завернутом уголке. «Испытание существованием».

И храбро павшие в бою