Дочь лжеца - [68]

– Конечно.

– Хорошо, хорошо. – Она нервно оглядывается. – Никогда не определишь, подслушивают ли нас.

– Кто подслушивает? – недоуменно хмурюсь я. – Кто?

Над головой мамы мигают флуоресцентные лампы. Я замечаю, что ее светлые волосы начали отрастать, открывая взгляду черные корни.

Значит, она пользовалась краской. Все это время…

– Правительство, полиция. Я бы все тебе рассказала, если бы могла, дорогая. Но нельзя. Твой отец… – Она прерывается. – Ты видела его?

– Никто его не видел, и уже давно.

– Да, да… – кивает мама. – Он должен был затаиться. Но обязательно появится, когда время придет.

– А что мне делать до тех пор? – спрашиваю я. – Я уже не понимаю, кем являюсь.

– Сохраняй веру и оставайся сильной. Это проверка, милая. Для всех нас.

– Сегодня Кас отвез меня в поселение. – Заметив, как она побледнела, я добавляю слабым голосом: – Почему вы обманывали, что живете далеко от нас?

– Это не было ложью, Пайпер. Держать вас близко, но отдельно казалось стратегически разумным решением. – Глаза матери лихорадочно блестят. – Взрослым членам Коммуны и детям следовало обитать порознь, чтобы обеспечить вам безопасность. Вы слишком чисты, прекрасны и непорочны, чтобы жить рядом с мужчинами, которые иногда не в состоянии контролировать свои порывы.

– Но вы могли все рассказать нам. И приезжать чаще. Мы так в вас нуждались! – Я судорожно сглатываю. – Я в вас нуждалась. Ты знаешь, что, когда у меня впервые наступили месячные, я была одна и думала, что умираю? Тетушки надо мной смеялись.

– Но посмотри, какой сильной ты стала, Пайпер. Все потому, что мы вырастили тебя такой.

– Но я не чувствую себя сильной, мама, – шепчу я, ощущая, как по спине пробегает холодок, а кожа покрывается мурашками. – Я чувствую себя обманутой… брошенной.

– Но это неправда!

– Разве? Посмотри, где ты находишься. В тюрьме.

– И это несправедливо! Как может считаться преступлением любовь матери к детям?

– Каспиан рассказал мне кое-что еще. – Слова вертятся на кончике языка. Их еще можно проглотить, сохранив мир, как я обычно поступала. Но больше так не могу. Не в этот раз. – Он сообщил, что вы забрали меня у родных отца и матери. Это правда?

– Да как ты смеешь задавать такой вопрос? – Она отшатывается от стекла, от меня. – Ты моя дочь. И никогда в этом не сомневайся!

– Ты не ответила, мама, – произношу я сквозь зубы.

На стене громко тикают часы. Время проносится и ускользает, как ветер между деревьями. Я нервно облизываю губы, пытаясь сформулировать следующий вопрос.

Будущее сидит по другую сторону стеклянной перегородки, и это пугает меня.

– Это ты купила мне розовую купальную шапочку или Джинни? Не ту, с цветочками, а полностью розовую. – Я сглатываю и добавляю: – Это ты водила меня на занятия по плаванию? Гуляла со мной в парке и покупала мороженое?

Или это была Джинни?

Губы собеседницы трясутся, но она молчит. И отводит глаза.

– Отвечай! – требую я.

– Я не помню, Пайпер, – пожимает мама плечами. – Не позволяй им забраться к тебе в голову. Твоя настоящая семья – это мы с отцом, а еще твои младшие братья и сестры. Я люблю тебя больше всего на свете. И отдала бы жизнь, лишь бы защитить вас всех.

– Но я помню их. Джинни и Рича. Как ты это объяснишь?

– Тебе это только кажется. В больнице могли использовать психотропные препараты для промывания мозгов, как и говорил твой отец.

Часы тикают все громче и громче. У меня за спиной грохочут ботинки офицера, который шагает из стороны в сторону.

– Кас рассказал мне правду, мама. А он никогда мне не лгал. Ни разу.

– Мы являемся твоими родителями на духовном уровне, Пайпер! – Она наклоняется вперед. Ее зрачки кажутся огромными и практически заслоняют голубизну радужки. – Только это и имеет значение. Мы поступили так, чтобы спасти тебя.

– Спасти от чего? – едва слышно выдыхаю я.

– От опасностей Внешнего мира, от грядущей войны. Ото всего. – Собеседница утомленно растирает виски. – Ты же мне веришь, правда?

Я пристально всматриваюсь в ее лицо, отмечая потрескавшиеся губы и немытые волосы. Без привычного макияжа и модных платьев она кажется такой… обычной.

– Я верю тому, что о вас с отцом рассказывали другие. Что вы лжецы и мошенники.

– Нет. Нет, дорогая. Пожалуйста, не отворачивайся от нас, – дрожащим голосом умоляет женщина в оранжевом костюме и вновь кладет ладони на стекло между нами. Маленькая девочка внутри меня отчаянно жаждет повторить этот жест, желает вновь стать идеальной дочерью. Но нынешняя я не в состоянии больше этого выносить.

– Не отворачиваться от вас? – переспрашиваю я. – Так же, как вы не отворачивались от меня? – Из груди вырывается смех, и горечь придает ему вес камня. – Так же, как вы отказывали нам в любви, в своем времени и даже в еде? Это ты называешь преданностью?

– Про нас с отцом будут говорить ужасные вещи, но не верь им. Все, что мы делали, было продиктовано любовью к вам!

– Осталось пять минут, – объявляет офицер, и его голос врезается мне в спину, пронзает кожу, бьет по всем больным местам. Я чувствую, как по шее стекает капля пота. Как сжимается желудок. Как перешептываются адвокаты.

– Я голодала, мама! По вашей с отцом милости. Не из-за Внешнего мира или правительства. Из-за вас! – Она мотает головой и закрывает уши руками. – Нет, слушай меня, черт тебя побери!