Дочь любимой женщины - [58]

Мальчик понял, что тут намеки на поцелуи, и вежливо похихикал.

– А вот курочка жареная, – продолжал девочкин папа, когда доели борщ. – Делим по-старинному, девчонкам крылышки, мальчишкам ножки. Моя девчонка, – он мимолетом поцеловал свою жену, то есть девочкину маму, – очень любит погрызть крылышко, а ваша? – он захохотал. – Молчите? Не знаете? Пока не знаете? Ничего. Дело недалекого будущего. Курицу-то класть?

– Да, спасибо, – сказал мальчик.

– А может, под это дело стопочку? – протянул руку к буфету. – Водочки? Или коньячку предпочтете? Буквально тридцать грамм, а?

– Нет! – сказала девочкина мама. – Детям? Ни-ни.

– Какие же они дети? Ну, наша-то еще дитя, а вот тут передо мной сидит уже вполне готовый молодой мужчина. А, молодой человек?

– Спасибо большое, я не пью.

– Какой положительный молодой человек, повезло нашей дочурке!

Потом девочкин папа показывал мальчику свою коллекцию марок, свою библиотечку русской поэзии в маленьких таких книжечках, свое собрание песен Высоцкого в редком авторском исполнении, «в кухонном исполнении, вы понимаете?» – и не сводил с мальчика глаз, кивая и улыбаясь на каждый его кивок и улыбку.

«Квартира, конечно, не ай-ай-ай, – думал мальчик, тайком рассматривая обои, паркет и расшатанные оконные ручки. – Не Горького, девять. Ну и что? Все нормально, удобно и интеллигентно. Книжек много. Что за комплексы?»

* * *

Через день мальчику позвонили из санатория. То есть его маме. Спросили Антонину Михайловну. Он сказал, что ее нет, будет через десять дней. Тогда ему сказали, что сегодня утром умер его папа.

– Ведь же говорили, что это не опасно для жизни! – удивился мальчик. – Ведь Борис Андреевич обещал! И Григорий Лазаревич.

– Приносим свои соболезнования, – сказала женщина, которая звонила. – Это ваш отец?

– Да.

– Приносим соболезнования по поводу скоропостижной смерти вашего отца, генерал-полковника Ломакина Геннадия Валерьевича, – сказала женщина. – Это было от другой болезни. Внезапная сосудистая катастрофа. Тромбоэмболия легочной артерии.

– Я сейчас маме дозвонюсь, – сказал мальчик.

– Обязательно! – сказала женщина. – Держитесь, молодой человек. Главное – держитесь.

Мальчик стал звонить маме в Сочи, в дом отдыха. Это было еще до всяких мобильников, но дом отдыха был для руководящего состава, и он легко дозвонился.

– Сегодня уже рейсов нет, – сказала мама. – Я завтра с утра буду. Позвони Власовым в Краснодар и Сергачеву в Алма-Ату. Номера в книжке, она лежит у телефона, вот где ты сидишь. Видишь? Позвони сразу. И вообще держись.

Мальчик позвонил Власовым и Сергачеву.

Потом набрал номер девочки и сказал, что у него папа умер. Только что. В санатории, но скоропостижно.

– Давай я к тебе приеду, хочешь? – сказала она.

– Лучше я к тебе, – сказал он. – У тебя мама с папой дома? Да? Вот и хорошо.

Как раз была суббота.

Она опять встречала его у метро. Шли, держась за руки.

Ее папа опять был в черном костюме. Он сильно обнял мальчика, погладил его по спине и прошептал: «Держись, дружище!» Девочкина мама тоже обняла его и поцеловала. Они долго пили чай и молчали. Когда стало совсем поздно, девочкина мама сказала, чтоб он оставался ночевать.

У них была трехкомнатная квартира. Две смежные – гостиная и родительская спальня, и одна изолированная – девочкина. Ему постелили в гостиной, на диване.

* * *

Он долго ворочался и все время хотел горевать о своем отце, вспоминать его, плакать о нем, но думал почему-то о девочкином папе в черном костюме. Наверное, у него просто нет другой приличной одежды. Другое у него, наверное, старые брюки и ковбойка. Ну или тренировочные. И вот он приоделся, встретить дочкиного кавалера. Смешно и жалко. Позавчера девочка рассказывала, что мама его любит, но не очень уважает. Потому что ему уже пятьдесят два, а он просто служащий в своем министерстве. Абсолютно рядовой. Даже не старший специалист, не говоря уже о завотделом. Все молодые, которые на работу пришли гораздо позже него, уже давно его обскакали.

Мальчик вспомнил, как девочкин папа заискивал перед ним – позавчера. Подкладывал куски, улыбался, в глаза заглядывал, шутил. Смешно и противно. А сейчас, вот в этот вечер, – вдруг вспомнил мальчик – он изменился. Как-то даже выпрямился. Говорил ласково, глядел заботливо, но как старший на младшего – то есть как надо. Но ведь еще позавчера почти что кланялся. Еще смешнее.

Мальчик услышал шаги в коридоре.

Открылась дверь, и тихонько вошла девочка. Он повернул голову к ней. Она приложила палец к губам. Присела на край его дивана. Она была в короткой ночной рубашке. Погладила его по лицу, пальцами по векам и щекам.

– Я думала, ты плачешь, – прошептала она.

– Нет, – сказал он. – Держусь.

– Я тебе очень сочувствую, – сказала она тихонько. – Я бы, наверное, ревела как из ведра. Ты молодец, что так держишься.

– Спасибо, – сказал мальчик и поцеловал ей руку.

Она через голову сняла ночную рубашку.

– Какая ты красивая, – выдохнул он.

– Подвинься, – сказала она. – Я лягу рядышком.

– Ты что? – он пальцем показал на стену, за которой была спальня ее родителей.

– Не услышат, не бойся, – она шепотом засмеялась. – Или давай пойдем ко мне. Там уж точно никто не услышит, – и взяла его за руку, потянула с кровати.