Дочь любимой женщины - [47]

Так и есть, блин! Она спала в его кровати.

Он махнул рукой, потому что спать хотелось. Разделся до трусов и лег рядом.

– Эй! – через пять минут спросила Галя громким шепотом.

– Чего?

– Так и будешь лежать? – засмеялась она. – Или засунешь?

– Засуну, – сказал Димка. – Сейчас. Полсекунды.

Он вылез из-под одеяла.

Была зима. В комнате было совсем светло из-за фонаря и снега в окне. Димка подошел к комоду, открыл средний ящик, покопался там и вытащил большой граненый ключ, ну вот как в старину заводили таким ключом настенные пружинные часы.

Подошел к постели, откинул одеяло, погладил Галю по груди и животу, нашел чуть ниже пупка круглую, окантованную железом дырку, засунул туда ключ и стал вертеть его по часовой стрелке, слыша тихие тугие щелчки. Докрутил до упора.

* * *

Галя встала с кровати.

Не очень громко, но ясно и сильно запела: «Утро туманное, утро седое, нивы печальные…», ну и все такое. Лица, давно позабытые, страстные речи, милого голоса звуки любимые, первые встречи и вообще.

Она стояла совсем голая. Ключ тихо вращался в обратном направлении. У нее была некрасивая фигура: маленькая, но висячая грудь, и вот эти шишки по бокам, на бедрах. Но пела она так, что у Димки дыхание захватило, и слезы показались на глазах.

Невозможно прекрасный голос – широкое меццо-сопрано, вольное, сильное, но при этом без нарочитого надрыва, без лихости, без стона и фальшивой страсти. Казалось даже, что она поет робко, словно бы стыдясь обнаружить свои страдания, но тем яснее они были слышны, тем сильнее ранили душу.

Димка подошел к окну и долго глядел на печальные, покрытые снегом нивы и слушал рокот колес непрестанный.

* * *

Потом вытащил серебряные карманные часы.

Было шесть утра. Через полчаса станция.

Его встречал Никита на старинных розвальнях. Бородатый, опушенный инеем, он посвечивал фонарем, усаживая барина на подушки, укрывая медвежьей полостью, а потом расставляя в санях чемоданы, подвязывая их ремешком.

– Отставка, Димитрий Симеоныч? – спросил он, усаживаясь на облучок и волною пуская вожжи по лошадиным спинам.

Сани медленно поехали, легко скрипя по накатанной колее.

– Отставка, милый.

– Не жаль?

– Жаль не жаль, да вот так оно вышло. Не переделаешь.

Ехать было восемь верст.

Обнял отца и мать, рассказал о сестре Татьяне, выслушал о тетках Валерии и Анастасии, выпил чаю с калачом и лег спать в натопленной комнате с бревенчатыми стенами.

Проснулся за полдень, смутно бродил по комнатам, по длинным сизым плахтам, постеленным поверх крашеного пола. Разглядывал портреты и гравюры на стенах, фарфоровые фигурки в горке, крестился у икон. После обеда вышел прогуляться, долго ходил по безлистному саду, вышел за ворота. Широкая, печальная – как в той песне – нива, вдали – крыши деревни. Деревня таяла и пропадала из глаз, потому что с неба мелко снежило и накатывал морозный туман, но дышать было легко. Он во всю грудь вдыхал этот чистый зимний воздух и обещал себе, что больше не будет думать о Петербурге, о службе, о жене, уехавшей в Варшаву с детьми. Будет жить здесь, ездить на охоту, помогать мужикам, дружить с соседями. Так оно лучше.

Долго обедали. Рано легли спать.

Наутро со станции привезли позавчерашние газеты.

Он прочитал, что в Москве, в университетской клинике, скончался генерал-лейтенант Василий Николаевич Авдуевский.

– Васька! – чуть не заплакал Дмитрий Семенович. – Васька, милый…

Допил чай, накинул шубу – уже не свою городскую, а здешнюю, – вышел на крыльцо. Сел в плетеное кресло, не убранное с осени. Промерзшие ивовые прутья скрипнули под его телом, которое стало шире из-за овчинного тулупа.

Вспомнил Ваську. Вспомнил Корпус, выпуск, бал. Полк, Тифлис, Пензу. Простил Ваське, что тот обошел его по службе. Вспомнил, как они с ним едва на дуэли не подрались из-за женщины с редким именем Галина. Певица из Мариинской оперы. Меццо-сопрано. Ах, как она чудесно пела! Особенно тот знаменитый романс Абазы на слова Тургенева. Ему одному пела. В номере гостиницы, ночью, негромко. Встав с постели, отбросив простынку. Был снег, фонарь в окно, и казалось, что они едут в поезде, неизвестно куда.

Где она теперь?

Он поднял голову и замер, глядя задумчиво в небо широкое.

С неба сыпался мелкий снег.

Снежинки падали на его лицо, на брови и усы, он сначала сдувал их, потом перестал, и в какой-то миг – будто бы отлетевшим в сторону умом – понял, что они не тают на его щеках, а он этого не чувствует.

Две в одной, одна в двух сон на 27 марта 2019 года

Очень странный сон приснился.

Есть у меня товарищ, а у него – младшая сестра. Моложе меня лет на восемь. Мы с этим товарищем начали дружить, когда нам по пятнадцать лет было, то есть она тогда была еще совсем девочкой, первоклассницей, наверное. Мы с ним в основном на даче дружили, я приходил в гости, и она тут же вертелась, потихоньку превращаясь в подростка, потом – в очень милую девушку.

Потом совсем выросла, выучилась, стала работать, вышла замуж. Дети. Теперь уже внучка есть.

А дальше получилось так, что мы с моим другом стали видеться всё реже и реже, а потом наши встречи вообще сошли на нет. Хотя когда-то мы были вообще не разлей вода. Ну, так бывает иногда. Не в том дело. Но с его сестрой я общаюсь, вплоть до сего дня.