Дочь лесника - [10]

Кто тут главный, бросалось в глаза сразу. Не так чтобы очень уж высокий, но крепкий, плечистый и вообще широкий мужичина с грубым, однако же внушающим доверие лицом, обрамленным коротко подстриженной русой бородой, внимательно смотрел на нас, сложив руки на груди. Лет ему на вид было под пятьдесят, стало быть, в нашем земном прошлом смело можно считать, что около сорока. Оделся он почти в такую же рубаху, как и доставившая нас сюда девушка, только что покороче, такой же расцветки штаны и все того же фасона мягкие сапоги до середины бедра. Видимо, этакий 'унисекс' в местном исполнении. А что, вполне практично и пешком по лесу ходить, и верхом ездить. Отличием его одежды от женского варианта была темно-зеленая шляпа с широкими полями, украшенная витым желто-зеленым шнуром, завязанным на бантик вокруг тульи, да несколькими яркими перьями. Ну и подпоясан он был широким кожаным ремнем, на котором висел изрядных размеров кинжал в красивых, как бы даже не серебряных, ножнах.

Справа и чуть позади от него стояла статная женщина несколько моложе, причем сразу бросалось в глаза, что наша лесная амазонка - ее дочь. Лицо такое же, если сделать поправку на возраст. Вот она была одета уже по-женски - в длинную, правда, не до пят, а лишь чуть-чуть не доходящую до щиколоток, темно-бурую юбку поверх которой повязала сероватый передник, белую рубаху с закатанными рукавами, и серо-зеленый корсаж, спереди стянутый шнуровкой. Две темно-русых косы, такие же толстые, как у дочки, но подлиннее, и покрывавший голову простой чепец из неотбеленного полотна завершали картину.

По левую руку от бородатого лесного богатыря без особого успеха старался выглядеть большим и грозным долговязый парень лет двадцати (потому что выглядел на двадцать пять), худой и жилистый, с копной светло-русых волос и редкой растительностью на лице. Одет он был под стать местному патриарху, только без головного убора, кинжал у него висел в простых обтянутых кожей ножнах. Молодая женщина, стоявшая за ним и одетая примерно так же, как и мать лесной всадницы, держала на руках ребенка, закутанного в серое суконное одеяло.

Судя по всему, встречало нас семейство в полном составе. Из-за спины старшей женщины осторожно выглянула, а затем и вышла, встав рядом и держась за мамину юбку, маленькая девочка, лет, наверное, трех-четырех, в рыжеватом платьице, перешитом, похоже, из модной тут рубахи.

А сама виновница торжества, конечно, если таковыми не считать нас, встала даже впереди отца. Ну да, отца, видно же было, что это именно семья. Но, как и положено воспитанной девушке, встала не прямо впереди, а впереди и левее, повернувшись одним боком к нам, другим к родным, как бы представляя нас своей семье.

Мы, словно по наитию, построились в шеренгу, чтобы хозяева могли лучше нас всех рассмотреть. Смотрели они с явным интересом, удивлением и, что особенно порадовало, доброжелательно. У меня даже в груди немного защемило. Помню, мне всегда нравились старинные фотографии таких вот простых патриархальных семейств, будь это русские крестьяне или казаки, переселенцы Дикого Запада, буры, которые африканеры, или немецкие бюргеры. Что-то такое во всем этом было основательное, доброе, естественное и, увы, утерянное. А тут - вот они, живые и настоящие, стоят и смотрят на тебя, а ты на них.

Глава семейства сделал шаг в нашу сторону и произнес коротенькую, минуты на полторы, речь. Насколько я что-то понимал в языках, такого мне слышать не приходилось. Там, дома, я бы с ходу определил большинство европейских языков. Да-да, даже не понимая того же португальского, я бы определил, что говорят именно по-португальски. Да что там, я бы отличил, скажем, шведский язык от норвежского или датского! А тут - нет. Хотя больше всего речь лесного патриарха напоминала баварский диалект немецкого - совершенно невероятную передачу характерного тевтонского лая исключительно мягким, даже слегка певучим тоном. Но ни одного знакомого слова! Закончил он совсем уже торжественно, должно быть, произнося какую-то ритуальную, освященную вековыми обычаями, фразу. Ну точно, в самом конце он протянул вперед и несколько в сторону правую руку, держа раскрытую ладонь книзу, будто кладя ее на священную книгу, и возгласил: 'Гвенд!'. 'Гвенд!' - нестройным хором повторили все, за исключением младенца на руках молодой матери.

Ответную речь от имени и по поручению попаданцев толкнул я. Ну не то, чтобы прямо уж так по поручению, скорее, просто первым сообразил.

- Мы от всей души благодарны тебе, добрый хозяин, за гостеприимство. Здесь мы не по своей воле, но, став твоими гостями, принесли с собой мир и дружбу. Да благословит Господь твой дом и твоих ближних! - и пусть хозяин не понял моих слов, но вот честное слово, общий их смысл и настрой уловил и принял. Ну и в завершение я приложил правую руку к груди и поклонился, надеясь, что это старинное выражение признательности и благодарности здесь поймут. С секундной задержкой мой жест повторили Николай и Сергей с Алиной.

Хозяева нас поняли, но официальная часть на этом не закончилась.

- Корнат. Корнат Триам, - хозяин приложил руку к груди, представился, стало быть.