Дочь Лебедя - [25]

— Прости. Я хочу сказать, что я здесь и никогда не собиралась уходить от тебя. Ну, привет!

Мне было несложно помириться с ним. Мне следовало быть честной и сказать ему всю правду.

— Прорицательница Роза сказала мне, что я встречу самую большую любовь своей жизни после того, как помирюсь с тобой. Давай скорее мириться — мне так хочется быть любимой!

Я также могла бы еще добавить: «Ясновидящая связала меня с Джулией. Джулия хочет, чтобы мы помирились».

Я также могла бы сказать: «Я постригла волосы, и если ты встретишь меня на улице, ты можешь не узнать меня. Тебе стоит посмотреть, на кого я похожа. Ты будешь доволен, потому что я похожа на мальчишку».

Но я не могла сказать ему ничего.

— Привет, Флоренс. Я рад, что ты позвонила. — Его голос стал теплым и родным.

— Как у тебя дела?

— У нас все в порядке. Ты понимаешь, что я ждал, когда ты позвонишь первая? Ты меня понимаешь, правда?

«Я не делаю первый шаг, — подумала я, — а просто стараюсь выполнить предначертание судьбы».

— Мы в курсе, где ты и чем занимаешься. Мы оба гордимся тобой, — сказал отец.

— Гордитесь?..

— Что ты продолжаешь работать, и работаешь много.

— Как Мишель?

— Хорошо, просто хорошо. И у меня тоже дела идут нормально. Ну что, мы скоро увидим тебя?

— Да, — ответила я.

Я могла бы все это представить себе заранее. Обед «У Джорджи». Обед дома. Нгуен улыбается своими кривыми зубами. И вдруг, когда я решила быть холодной и расчетливой, мне страшно захотелось увидеть отца.

— Ты себя хорошо чувствуешь? Правда? Прости меня.

— Тебе не за что извиняться. Сегодня нам придется поехать за город, навестить тетку Мишеля, она умирает. А что если завтра? Мы прекрасно проведем вечер втроем. Я прошу, чтобы ты скорее приехала и обняла своего папочку. Ведь мы все время были в одном городе, и не стоит излишне драматизировать случившееся, разве я не прав? Как ты считаешь?

Он был всегда так пунктуален и так не любил менять свои планы! Мне бы хотелось, чтобы он забыл об умирающей тетке Мишеля, обо всем!

— Папа, папа…

— Послушай, здесь появился покупатель, он глазеет на действительно стоящую покупку. Мне нужно бежать.

Я так хотела еще что-то сказать ему.

— Я скучаю без тебя, — добавил он. И мы распрощались.

Когда я пришла в студию, я услышала, как хлопали двери. Делаборд орал на Люка. Люк, держа в руках два рулона бумаги, кричал на Делаборда, тот запустил в него бутылкой минеральной воды. Делаборд начал свирепо топать ногами. Я затаилась у входной двери. Было слишком рискованно пытаться прошмыгнуть мимо них в гардеробную.

Люк и Делаборд громко поносили друг друга. Люк собрался было стукнуть рулоном по «Балкару» но вовремя одумался. Если бы он это сделал, хрупкое сооружение развалилось бы на куски.

В студии стало тихо. Делаборд подошел ко мне.

— Позвони Андре Рутьеру и скажи ему, что я хочу, чтобы он приступил к работе у нас сегодня же!

Я нашла телефонную книгу. Мне не хотелось терять Люка, но его уже было невозможно спасти. Уголком глаза я видела, как он перекинул через плечо свою большую зеленую армейскую сумку. Он прошел мимо меня, пока я звонила, и шепнул:

— Встретимся в кафе через пять минут!

Мы подмигнули друг другу.

Телефон у Андре Рутьера прозвонил несколько раз, прежде чем кто-то снял трубку. Заспанный мужской голос сказал: «Алло?»

Это был не Андре, но он позвал его к телефону.

— Он хочет, чтобы я работал у него? На постоянной основе?

В голосе Андре ощущалась явная радость.

— Правда? Делаборд? А кто говорит?

— Флоренс Эллис. Я его ассистент. Мы уже работали вместе. На прошлой неделе вы помогли мне установить свет. И еще раньше… Вы меня знаете.

— Я приеду, — сказал Андре. Я его совершенно не интересовала. Я повесила трубку, но я его уже ненавидела.

В кафе Люк и я обнялись.

— Что я буду теперь делать без тебя? — сказала я.

— Тебе не с кем будет поболтать, — ответил Люк, глядя на свою чашку.

Мы крепко держали друг друга за руки.

— Мы все равно будем встречаться, — заверил он меня. — Когда Нэнси будет куда-нибудь уезжать…

Он прижал меня к себе, и я подумала: да, теперь, когда мы не работаем вместе, мы снова сможем спать друг с другом.

— Мне не нравится Андре, — сказала я ему.

— Ну, это потому, что ты знаешь, что ему не нравятся девушки. Он же педик, — сказал Люк.

Педик! Слово, с которым я выросла. Оно постоянно звучало как греческий хор, преследовавший отца и Мишеля. Летом, когда мы ездили в дом Мишеля в Провансе, с нами были его друзья: Джорджи, он катался на лыжах зимой и увлекался персидскими миниатюрами; Артур, получивший в наследство фирму, изготовлявшую наклейки. Он вообще ничего не делал, только иногда ходил по магазинам. Алексис, он был гораздо старше их, и хорошо пожил. Он рассказывал много историй о людях, которых он знал превеликое множество. Алексис привозил с собой молодых людей, он говорил, что они жутко талантливы, если бы только могли хотя бы немного остепениться. Мы все ходили на рынок, чтобы закупить провизию, потому что пища много значила для этих людей. Мне нравилось, что меня окружало так много мужчин. Их обтягивающие белые брюки и свитера в пастельных тонах ничего не значили для меня. Просто они были соответствующе одеты для весны и лета. Они хихикали и внимательно выбирали сыр и душистые дыни-канталупы. Но если один из них — отец или Мишель — говорил, что им неправильно дали сдачу или что на прошлой неделе томаты были водянистые, едва мы поворачивались к продавцу спиной, мы тут же слышали оскорбления. Продавец шипел из-за прилавка: