1
В шестнадцать лет отец подарил мне римское кольцо. Оно было из бронзы — овальное и массивное, а по центру была сломанная печатка. Треть бледно-голубой поверхности выкрошилось, видимо, от тяжелого удара, но все равно можно было легко разобрать, что изображено на печатке: женщина, откинувшаяся на подушках, и лебедь между ее ног, бивший крылами.
Грубая уверенность, с которой этот образ был вырезан на обломке камня где-то два тысячелетия назад, впечатляла. Форма кольца была такой громоздкой, что оно не могло хорошо сидеть у меня на пальце, даже немного мешало свободно двигать рукой. Широкие овальные края раздвигали пальцы в стороны, словно некое жесткое колено, которое резко раздвигает ноги упрямицы. Оно давило на меня обещанием удовольствия, запретного плода.
Я носила кольцо постоянно. Иногда, забывшись и разозлившись на что-то, начинала размахивать руками и ударялась тяжелой бронзой кольца о крепкую стену или о дверь. Тогда я внимательно оглядывала его, чтобы убедиться, что оно цело. Потом я перестала бояться за него — настолько оно было прочным.
В тоскливые нудные дни в школе, когда небо было таким серым, а воздух пропитан плотным туманом, в котором нелегко передвигаться, я сидела в классе и кусала ногти до тех пор, пока палец не начинал кровоточить. Тогда я продолжала сидеть и сосать палец, — вкус крови пробуждал во мне другое воспоминание.
Мои подружки в школе носили золотые цепочки, новые и сверкающие, красили губы помадой. У них были брошки с сердечками. Они целовались с мальчишками и грустили по поводу отсутствия стрелки на новых чулках. Они мечтали о том, чтобы подольше задержаться в ночном клубе. Я же мечтала о великолепном мужчине. Мне казалось, что это будет переодетый Бог.
Над моей кроватью висело изображение бога Морфея.
— Хорошо, что это не Иисус Христос, — заметил мой отец. Мне никто не говорил, что Морфей — бог сна.
В детстве я обожала Иисуса. Я переняла это у Берты — она убирала дом моего отца и заботилась обо мне. У нее была голубая статуэтка Девы Марии. Когда менялась погода, она становилась пурпурного цвета. Над кроватью Берты висел распятый страдающий Христос на белом пластиковом кресте. Однажды на Пасху я, восьмилетняя девочка, провела весь день как в лихорадке, рисуя улыбающегося Христа в Вербное Воскресенье. Его силуэт был золотым, тень — ярко-синей, и я прикрепила рисунок к стене своей спальни двумя булавками. Я понимала, что булавки ненадежны, и именно божественная воля должна была удержать картинку на стене, а не эти булавки.
Даже ребенком я понимала, что следует предоставлять провидению больше возможности проявить себя.
Однажды, стоя у дверей в кабинет нашей директрисы, я вдруг задумалась, что же значат белые и черные плитки пола в коридоре. Я стояла на черной, а потом стала обеими ногами на белую плитку. «Тебе нужно стоять на белой», — заметила я сама себе.
Потом, подумав, снова вернулась на черную плитку.
«Именно это и следовало тебе сделать», — сказал мне внутренний голос. Я уже не могла не прислушиваться к нему. И все же я снова вернулась на белую плитку.
«Там? — думала я. — Здесь?» «Ты должна делать и то, и другое», — опять сказал внутренний голос.
Я перепрыгивала с белой плитки на черную до тех пор, пока не вышла секретарь, обнаружившая меня в слезах и увидевшая, что я как бы прилипла к черной плитке и, не в состоянии двигаться, рыдала и не знала, что делать…
Мой отец занимался антиквариатом и имел огромную картотеку скульптур древнего мира, всего того, что находилось в музеях. Он водил меня в магазины, где продавались репродукции произведений искусства. Я копалась в картотеке, ища раздел — «Боги. Древние изображения». Я нашла в ней Юпитера, Аполлона и Меркурия, Диану, Афину и многих других. Я не только читала их имена, рассматривала черно-белые фотографии этих богов, которые были вложены в толстые бумажные конверты. У Морфея на голове были крылышки. Я думала, что он самый красивый мужчина в мире. У него была полная нижняя губа, прямой нос, полуприкрытые глаза, растрепанные ветром вьющиеся волосы. В нем было больше достоинства, чем в Куросе (юноше-атлете), которого отец поместил в зале. Но Курос был слишком гладким, у него была тупая пухлая улыбка и подкрашенные глаза.
Отец посчитал, что увлечение Морфеем было хорошим признаком. Когда я попросила, чтобы он подарил мне вторую картину, дабы повесить ее над кроватью в доме тети Джулии в Лондоне, он не стал спорить. Я сняла Иисуса со стены и положила в ящик столика. Много лет спустя, на свой день рождения, я получила и кольцо.
Вскоре после этого я стала девушкой. Однажды я вернулась домой после верховой езды, и когда переодевала трусики, увидела кровь. Я поняла, что наконец-то и у меня начались месячные. В шестнадцать лет я оставалась единственной девочкой в классе, которая все еще не созрела, и ожидание было долгим и волнующим. Кровь без боли разочаровала меня. Я пыталась лечь в кровать с горячей грелкой на животе, но ничего не произошло. Я взяла огромный кусок ваты, завернутый в марлю (все это уже три года хранилось в специальной коробке), и прикрепила прокладку к специальному маленькому эластичному поясу. Теперь я прекрасно выглядела в зеркале — эдакой прекрасной раненой леди, готовой на любые жертвы, но, увы, период взросления все еще был очень далек от меня.
