Дочь куртизанки - [41]

Мужской голос нетерпеливо доказывал:

— Я принесу лекарство, но зато ты должна уступить мне в этом. Поняла?

Послышались приглушенные рыдания женщины.

— Я все сделаю по-твоему. Но что теперь будет со мной? Кому я нужна такая?

— Я же говорю тебе, что принесу лекарство. Чего ты ноешь раньше времени?

— А если оно не поможет?

— Ну почему не поможет! Дело проверенное. Разве я врал тебе когда-нибудь? Если я тебе что-нибудь обещал, то всегда выполнял обещанное. Можешь положиться на меня.

— Я и так во всем полагалась на тебя, но ты тащишь меня в пропасть… — И женщина снова зарыдала.

— Будешь много болтать, придется тебя проучить, — пригрозил мужчина. — А теперь ступай, уже поздно. Я и так еле добрался до вас по этим закоулкам.

Женщина продолжала всхлипывать.

— Иди или я вообще останусь в стороне и тебе придется расхлебывать все одной. — Мужчина говорил теперь громко, жестким, угрожающим тоном.

Они подошли к воротам. Скрипнула калитка. Потом донесся шум заработавшего мотора.

Салман долго стоял неподвижно. Он узнал оба голоса.

Он вернулся на веранду, надел башмаки, сел в кресло и закурил еще одну сигарету. Часы пробили три раза. В мертвой тишине звучала лишь песнь сверчка да шум вентилятора.

15

Государственный магазин № 255 по торговле нормированными продуктами помещался в каменном доме недалеко от полицейского участка. Над входом была приколочена грязная, издали даже незаметная вывеска. На террасе стояли огромные рычажные весы, в углу — стол и несколько стульев. На столе — конторская книга, квитанционные книжки и чернильный прибор, покрытый толстым слоем пыли. На оштукатуренной стене с проступившими от сырости пятнами был прибит календарь, с которого улыбался пандит[28] Джавахарлал Неру и маулана[29] Азад. На другой стене висел огромный цветной портрет обворожительной и модной Наутан, звезды экрана с огромными серьгами в ушах.

Со всех сторон к магазину стекались узенькие, как щели, улочки и одна пошире, начинавшаяся у Христианского колледжа.

Юсуф сидел за столом на веранде. Ему поручили вести учет проданных продуктов. Взвешивал и отпускал Гирдхарилал-джи, а хромой Джоши подавал гири и вообще помогал ему как мог.

Продукты отпускались утром с семи часов до одиннадцати и днем — с четырех и до семи вечера. Все жители квартала хоть раз в неделю обязательно появлялись здесь. Собирались женщины, мужчины и дети. Слуги и служанки из зажиточных домов, рассыльные, чиновники, находящиеся на государственной службе, полицейские, пришедшие, чтобы получить паек для начальства, мелкие торговцы, имевшие разрешение на продажу своей доли сахара и риса. По вечерам собирались в очереди те, у которых в семьях работали все — и мужчины, и женщины, и дети.

Прямо над столом Юсуфа с потолка свисала электрическая лампочка, в тусклом свете которой ему подолгу приходилось вести бухгалтерию магазина, выписывать причитавшийся этим людям паек. Очень скоро народ приметил, что новый служащий работает допоздна, и если кому случается прийти, когда магазин уже закрыт, то господин Юсуф снова открывает его и выдает положенные продукты. Гирдхарилал неодобрительно относился к этому новшеству и часто ворчал, что он уже немолод и ему не улыбается работать сверхурочно, зато Джоши всегда и во всем помогал Юсуфу и ходил за ним как тень.

Был понедельник. На субботу пришелся какой-то праздник, поэтому магазин был закрыт два дня подряд. Гирдхарилал пришел спозаранку и теперь наводил чистоту. Джоши появился вслед за ним и тоже нашел себе работу. Они были на веранде, когда на их улочку свернула машина. Она медленно объезжала лужи и лавировала между сточными канавами, тянувшимися по обе стороны, пока шофер не взмолился:

— Господин, дальше не проедем.

— Как не проедем? Салим говорил, что он проезжал здесь во время выборов.

— Господин, наверное, ездил на малолитражке, — ответил шофер. — А на этой даже отсюда придется выбираться задним ходом.

— Ладно, я выйду. — Джавид выпрыгнул из машины и стал пробираться к магазину. Как только Гирдхарилал заметил Джавида, он выскочил навстречу и приветствовал его, подобострастно кланяясь, а потом снял с плеча клетчатую тряпку и смахнул ею со стула, стоявшего рядом со столом Юсуфа, мучную пыль.

— Нет-нет, я не буду садиться! — Джавид недовольно сморщил нос и, оглядевшись по сторонам, показал на дверь, ведущую внутрь. Они прошли туда. Он плотно прикрыл дверь, вытащил из кармана бумагу и протянул Гирдхарилалу. Тот достал из кармана потрепанного сюртука очки, нацепил их на нос, прочел бумажку и ответил:

— Хорошо, господин. Сойдет.

— Тогда вечером, так около семи?..

— Ладно, господин.

Джавид повернулся, чтобы идти. Гирдхарилал снова сложил в приветствии руки и, робея, спросил:

— Господин Салим ничего не говорил вам о моем сыне? Мой сын подал прошение…

— Там, кажется, все написано. Почитайте внимательнее. — Джавид бросил на него презрительный взгляд, швырнул на пол окурок и растер его ногой.

Гирдхарилал снова надел очки и осмотрел бумажку с обеих сторон. На обороте было написано несколько фраз. Глаза у старика широко раскрылись от счастья, губы расплылись в подобострастной улыбке.