Дочь колдуньи - [8]

Вдруг я увидела, как за спиной у Тома возникла какая-то фигура, и от удивления у меня широко открылся рот. Было такое впечатление, будто тени на хорах обрели плоть. За спиной моих братьев сидел ребенок. Одет он был очень бедно, имел какой-то странный вид и был черен, как внутренность котла. Я слышала о черных рабах, но никогда не видела ни одного воочию. Глаза у мальчика были словно вытаращенные, и он вертел головой, будто отгонял от себя какое-то надоедливое насекомое. Я смотрела на него, пока он не почувствовал мой взгляд. Тогда он стал корчить мне рожи и показывать язык, и я чуть не расхохоталась. Но мама больно толкнула меня локтем в бок, и мне пришлось сесть прямо и смотреть на преподобного Дейна.

В церкви нам приходилось постоянно вставать и снова усаживаться на свои места, потом распевать псалмы, снова вставать и снова садиться. Но наконец служба закончилась, и мы чинно вышли на свежий морозный воздух. Стоял ясный день, ярко светило полуденное солнце. Я стояла и ждала, когда спустятся мои братья и странный маленький мальчик-тень. Когда появился Эндрю, его качало во все стороны, так что он едва держался на ногах, и Тому пришлось помочь ему добраться до повозки. Увидев черного мальчика, я побежала за Ричардом и дергала его за рукав, пока он не остановился и не обратил на меня внимания. Он объяснил, что мальчик — раб и принадлежит лейтенанту Осгуду, члену городской управы. Я во все глаза рассматривала мальчика, который был слишком легко одет для такой холодной погоды, однако держал наготове добротный теплый плащ своего хозяина. Мы смотрели друг на друга и корчили гримасы, пока не вышел лейтенант, не надел плащ и не оседлал своего коня. Мальчик последовал за хозяином пешком. На нем были слишком большие ботинки, и он все время поскальзывался. Я смотрела вслед мальчику и ездоку, пока оба не скрылись за поворотом дороги на Хейверилл.

Когда мы добрались до дому, болезнь Эндрю было уже не скрыть. Отец отнес его на руках и положил на тюфяк у самого очага. Брат терял сознание и то натягивал, то сбрасывал с себя одеяла, потому что озноб сменялся сильным жаром. Бабушка потрогала его лицо и присела рядом, аккуратно расстегнув ему рубашку. Мы сразу увидели, что на груди и животе Эндрю выступила сыпь. К постели подошла мать и, чуть касаясь, провела рукой по пунцовым пятнам.

— Это может быть следствием какой угодно болезни, — произнесла она дерзко, почти вызывающе. Но когда она обтирала ладони о фартук, от складок ее юбки на меня повеяло запахом страха.

— Скоро узнаем… Может быть, завтра, — сказала бабушка тихо, застегивая рубашку.

Она внимательно осмотрела нас на предмет лихорадки или пунцовых пятен, а потом, не говоря ни слова, принялась готовить для всех обед, а для Эндрю — горячий напиток из молока, вина и пряностей, чтобы облегчить лихорадку.

Обедали молча. Тишину нарушали только потрескивания дров в очаге и слабые стоны Эндрю, доносившиеся с постели. Бабушка с мамой обтирали ему лоб и пытались заставить проглотить хоть что-нибудь. Отец сидел так близко к очагу, что его ноги едва не касались вертела, и молча смотрел в огонь. По его лицу струился пот, и он так сильно сжимал руки, будто месил ладонями пчелиный воск.

Вскоре нас с Томом отправили спать, но уснуть мы не могли. Среди ночи я услышала, как Эндрю закричал, будто от боли. Я быстро спустилась вниз и увидела, что он стоит посреди комнаты с вытянутыми руками, освещенный сзади слабым светом из почти прогоревшего очага. Он обмочился и стоял сконфуженный, не понимая, как такое могло произойти. Мать пыталась уложить его на постель, а он отбивался, размахивая руками, будто тонул. Я схватилась за тряпку и собиралась прибрать за Эндрю, но бабушка оттащила меня прочь.

— Сара, тебе нельзя теперь дотрагиваться до Эндрю, — сказала она встревоженно. Отпустив мою руку, она погладила меня по лицу. — Ты можешь тоже заболеть, если притронешься к нему.

Бабушка усадила меня на стул возле очага и укутала своей шалью. Обмотала швабру тряпкой и вытерла мутную лужу на полу, а потом бросила тряпку в огонь. Я смотрела на темные тени, склонившиеся над изголовьем мечущегося брата, пока меня не сморил сон.

Я проснулась, услышав голос отца. Было раннее утро, и, хотя в комнате было почти темно, я увидела почерневшее от горя лицо матери. Родители полушепотом, но оживленно что-то обсуждали и не заметили, как я прошлепала босиком к постели брата. Я видела, как он слабо дышит под одеялом. Нагнувшись к нему поближе, я заметила выпуклые пустулы оспы на его лице и шее, от нежно-розовых до темно-багровых. Такие переливы цвета красиво смотрятся на лепестках роз или гвоздик. Я попятилась и почувствовала, как сердце мое учащенно заколотилось, будто отряд гусар поскакал верхом с шашками наголо, готовых отрубить нам головы. Люди часто рассказывали, что целые семьи просыпались поутру как ни в чем не бывало, а к ужину лежали на полу бездыханными и покрытыми кровавой коростой. Эндрю закашлялся, и я с перепугу натянула на голову сорочку и в страхе бросилась прочь. Меня объял стыд оттого, что я испугалась заразиться, но ноги несли меня прочь, наверх, на чердак, где я чувствовала себя вне опасности.