Дочь колдуньи - [14]

Когда пьешь воду из ручья — это все равно что пробовать откусить кусок от металлического предмета, долго пролежавшего в снегу. Если пить слишком быстро, заломит затылок. Принеся воду в дом, мы вместе с Генри водили к ручью скотину по очереди. Боюсь, животные не успевали утолить жажду, поскольку мы поскорее загоняли их в амбар, чтобы не отморозить руки и ноги.

В семье Маргарет скота было больше, чем у нас. Амбар был небольшой, но построен крепко. В строительстве помогал старший сын Аллен. Аллен еще не обзавелся собственной фермой, но жил и работал в северной части Андовера, в доме своего друга Тимоти Свона. Он часто приходил на поле отца помочь во время сева и сбора урожая, а потом получал свою долю. Именно к Аллену в свое время отойдет дядина ферма. В амбаре жили: дойная корова, два вола, огромная свинья с раздутым животом, которая должна была в скором времени принести приплод, три курицы и петух.

Кроме того, у дяди был большой чалый мерин, которого использовали только для езды верхом. Дядя говорил, что животное слишком хорошей породы, чтобы запрягать его в повозку. В обязанности Генри входило чистить и смазывать маслом отцовское седло. Однажды он показал мне место прямо под передней лукой седла, где виднелись насечки, сделанные острым ножом. Их было не менее полудюжины. Шепотом Генри поведал мне, что насечки означают число индейцев, которых отец убил собственными руками во время войны короля Филиппа. Он погладил небольшие выемки на коже седла и хвастливо сообщил:

— Когда-нибудь это седло станет моим, и мне еще не будет двадцати, когда на передней луке появится еще дюжина насечек.

Я сощурила глаза и стала гадать, как он убьет такое количество людей, не отличаясь ни особенной силой, ни чрезмерной храбростью. Возможно, как в случае со мной и Ханной, он станет нападать на них из засады.

Всякий раз, заходя в амбар, дядя приносил какое-нибудь угощение — сушеных яблок или горсть кукурузных зерен — для своего дорогого мерина Буцефала. Так звали любимого боевого коня греческого царя Александра. Конь этот был как из Апокалипсиса, ибо куда поворачивал конь, туда направлялись и войска Александра, неся с собой огонь войны. Имя же означало «голова вола», что было довольно смешно, так как голова у нашего мерина была маленькая и аккуратная. Дядя грозил мне пальцем и говорил:

— Одно дело — значение слова, а другое — его дух. Я назвал его Буцефалом, потому что вижу в нем храбреца. Видишь ли, Сара, я смотрю на мир и называю вещи так, как мне хотелось бы их видеть, а не так, как их представляют себе некоторые зануды.

— Значит, мне следует теперь называть тебя Александром, дядя? — лукаво спрашивала я.

Он смеялся, но было видно, что идея пришлась ему по душе. Я тогда еще не знала, что Александра отравили его собственные воины.

Обычно по вечерам мы с Маргарет часами сидели рядышком и занимались починкой зимней одежды. Ханна играла с шерстью или обрывками ниток, слишком короткими, чтобы пустить их в дело. У Маргарет были проворные руки, и иногда я делала вид, будто пропустила петлю или не могу найти стежок на ткани, чтобы она положила свои руки на мои, неуклюжие, и направила их куда нужно. Она никогда не указывала мне на ошибки, но всегда хвалила за прилежание. Мы сидели так, склонив голову, и, незаметно шевеля губами, делились своими секретами. Нам казалось, что никто ничего не замечает. Но однажды тетушка меня удивила.

— Сколько раз, когда мы были маленькими, — сказала она, — мы с твоей мамой сидели вот так же, как и вы с Маргарет, и делились шепотом своими секретами и надеждами. — Она нетерпеливо дернула за нитку, запутавшуюся в складках рубашки Генри и улыбнулась. — Моя сестра обладала поразительным терпением и могла распутать узел размером с изюминку.

Я не сразу поняла, кого она имеет в виду, поскольку знала, что у нее только одна сестра — моя мать. Трудно было представить себе, что послушная швея, о которой рассказывала тетя, и женщина, способная видеть боковым зрением мои проказы за двести шагов, один и тот же человек.

Без всякой задней мысли я спросила:

— Тетя, почему вы никогда к нам не приезжаете?

Улыбка застыла на ее лице, а Маргарет предупреждающе наступила мне на ногу. Тетя позвала Генри, чтобы тот подошел и надел починенную рубашку. Парень сидел у очага, укутавшись в одеяло, и дрожал от холода. Помогая ему надеть рубашку, тетя тихо сказала:

— Могу только сказать, что разногласия возникли не между мной и твоей матерью. Я ее люблю и хотела бы видеться с ней чаще.

Когда наступили сумерки, я пошла вслед за Генри в амбар и спросила его, что произошло между нашими семьями. Он сложил руки на груди и презрительно хмыкнул:

— Твой отец считает, что мой отец обманом лишил его какой-то земли. Но это ложь, и я готов вышибить мозги любому, кто скажет, что это так.

Несмотря на то что мой отец был замкнут, суров и холоден, я не допускала и мысли, что он может говорить неправду. В словах Генри прозвучал вызов моему отцу, которому суждено было остаться без ответа долгие месяцы. Я покачала головой и спросила:

— А при чем тут твоя мама и моя?

— Муж и жена — одна сатана, — раздраженно ответил Генри. Он сказал это с большой важностью, но было видно, что он повторяет чужие слова. — Моя мама во всем слушается отца, а твоя нет. Потому что она заносчивая и распущенная.