Дочь Каннибала - [44]

– Возможно, когда такие огромные суммы проходили через его руки, он испытал искушение, которому не смог противостоять. Однако возможно и то, что он копил эти деньги, намереваясь исчезнуть. Сбежать. Наверное, очень трудно жить под давлением шантажистов в течение стольких лет.

Мысленно я поблагодарила судью за то, что она оставила для Рамона некоторую возможность сохранить достоинство. Да, я поблагодарила ее от всей души.

– «Оргульо обреро», видимо, каким-то образом узнала об этом собственном капитале Рамона Ируньи и стала угрожать ему, требуя выдачи этих денег. Однако, судя по всему, ваш муж проявил куда больше героизма, когда защищал собственное имущество, чем при защите государственных средств. Вероятно, он отказал им и был похищен.

Я взяла свою благодарность обратно. Все-таки это была очень противная дама.

– Скажу еще, что ваш телефон прослушивался, и по вашим разговорам я, поскольку я вообще человек мирный и склонна верить в добрую человеческую природу, в какой-то момент поверила, что вам ничего не известно об этом деле. Понимаю, что поначалу вы хранили молчание, чтобы защитить мужа, но сейчас вы больше поможете ему, если расскажете все. Этим вы поможете и самой себе. Потому что я могу подвергнуть вас уголовному преследованию как сообщницу сеньора Ируньи в совершенных им преступлениях. А это большой букет, смею вас уверить.

В общем, я рассказала ей все. Выкуп я уже заплатила, да и судья знала то, чего ей бы знать не следовало, а раз так, то чему может повредить, если я заговорю? Наоборот: ведь Рамон так и не объявился, и возможно, мой рассказ облегчит поиски преступников. Одним словом, я рассказала про деньги, про супермаркет «Мад и Спендер», про отрубленный палец, и все это в присутствии инспектора Гарсии, который хранил гробовое молчание. Они, конечно, забрали мизинец Рамона, отдали его на экспертизу, которая сравнивала волоски на фаланге с теми волосами, которые я нашла на головной щетке. В конце концов эксперты подтвердили, что я и так знала: оба образца принадлежат одному человеку. Но все это произошло неделей позже, а за это время много чего случилось.

В тот день, вернувшись домой, я пересказала своим друзьям то, что говорила мне судья. Произнося вслух ее слова, я полностью осознала постыдность своей роли в этом деле. Как могло случиться, что я ничего не заметила? Когда-то я знавала одну женщину, которая однажды поделилась со мной своими проблемами: у нее был муж и трое уже взрослых детей, но, по ее убеждению, они относились к ней столь же тепло и внимательно, как к обогревателю или душу – полезным предметам, совершенно необходимым в быту, однако никому и в голову не приходит вести с ними сколько-нибудь серьезные разговоры. В доказательство она привела такой случай: однажды она ударилась о дверцу шкафа и две недели ходила с синяком под глазом, и за все это время ни муж, ни трое детей, появившиеся на свет из ее чрева, даже не спросили, что с ней произошло. Когда она мне это рассказывала, такое невнимание показалось мне отвратительным, гадким и бесчеловечным, но теперь я сама бледнела, внезапно обнаружив собственную мерзкую бесчувственность.

– В это нельзя поверить. Как же я могла столько лет прожить с Рамоном и совсем его не знать? Как вообще это возможно – столько лет я не замечала ничего, а ему все это время угрожали? Бедный Рамон.

– Да, действительно, трудно поверить… – задумчиво сказал Феликс. – Но прежде всего потому, что сама история кажется довольно странной.

– Что ты имеешь в виду? Мне она кажется очень логичной и вполне правдоподобной… Про этот революционный налог, про то, как доят государство, и про все остальное, о чем говорила судья.

– Ну-ну… И получается, что твой муж хранил в своем сейфе два письма от террористов. Не все, а только два, и как раз именно те, из которых понятно, почему он присваивал государственные деньги и почему его похитили.

– И что тут странного? Может быть, он только эти два письма и получил. Ясно, что террористы предпочитают общаться по телефону, чтобы не оставлять улик. Или лично.

– Верно, – перебил нас Адриан, который при каждом удобном случае придирался к словам Феликса. – Мне рассказывали, что члены ЭТА, например, для вымогательства используют именно личные контакты.

– Разумеется, – подтвердил Феликс. – А еще для террористов – самое обычное дело проставлять даты в письмах с угрозами. Ставят дату, отправляют копию в архив и заносят в журнал входящей и исходящей корреспонденции. Разве ты не понимаешь, что это просто смешно?

Да, верно, согласна; теперь, когда об этом сказал Феликс, я вспомнила, что при чтении письма именно эта деталь – дата – остановила мое внимание. Но большого значения я ей не придала, потому что от всего происходящего, от невероятности разоблачений голова у меня шла кругом.

– Да, это странно, – признала я. – И что, по-твоему, на самом деле происходит?

– Может быть, существует заговор против Рамона, чтобы свалить на него вину за грандиозную аферу, – оживился Адриан. – Может быть, злоумышленники подделали письма и похитили твоего мужа, чтобы ответственность пала на него. И ты потому ничего не замечала, что ничего и не происходило, а все эти разоблачения – сплошная ложь.