Дочь хранителя тайны - [3]

Он читал глубоко за полночь, а когда буквы начали бессмысленно прыгать на белых страницах, бросил журнал на кофейный столик и занялся камином. Кочергой разбил прогоревшие дрова на угольки, полностью открыл вьюшку и задвинул медную каминную решетку. После чего выключил свет, и в слое пепла – нежного, белого, будто снег, укрывший перила крыльца и рододендроны, – замерцали крохотные огоньки.

Ступеньки скрипели под его башмаками. Он остановился у двери в детскую, приглядываясь к смутным силуэтам кроватки, пеленального столика и мягких игрушек на полках. Стены здесь были бледные, цвета морской волны. На дальней стене – лоскутное одеяло с Матушкой Гусыней, которое жена сшила сама, крошечными аккуратными стежками, при малейшей ошибке безжалостно отрывая целые полосы. Под потолком тянулся нанесенный по шаблону бордюр из медвежат, тоже работа ее рук.

Подчиняясь неожиданному порыву, он шагнул внутрь, прошел к окну, отодвинул тонкую занавеску. Снег почти восьмидюймовым слоем лег на фонари, заборы, крыши. Такой снегопад редко случался в Лексингтоне; густая белая пелена, воцарившееся безмолвие наполняли его душу восторженной радостью. Разрозненные фрагменты его жизни вдруг слились в единое целое, а все тревоги, страхи, разочарования потерялись под белоснежным покрывалом. Завтра метель стихнет, мир будет безмолвным и хрупким, пока соседская ребятня с радостными криками не высыпет на улицу и не истопчет все своими следами. Он помнил такие дни по собственному детству, проведенному в горах: редкие моменты ухода от реальности, когда он шел в лес и дыхание гулко отдавалось в ушах, а голос звучал странно и глухо из-за тяжелого снега, пригибавшего ветви деревьев к тропинкам. На несколько кратких часов мир полностью преображался.

Он простоял так долго, пока не услышал шорох в спальне. Жена сидела на краю постели, низко наклонив голову, вцепившись руками в матрас.

– По-моему, началось, – сказала она, поднимая к нему лицо. К губе прилипла прядь распущенных волос. Он отвел прядь ей за ухо и сел рядом. Она помотала головой: – Не знаю… странное чувство. Боль такая… резкая. То схватит, то отпустит.

Он помог жене опуститься на бок, лег около нее и стал массировать ей спину.

– Думаю, ложные схватки, – успокоил он. – До срока целых три недели, а первый ребенок обычно не спешит.

Он знал, что так оно и есть; верил в свои слова настолько, что спустя какое-то время задремал. А очнулся от того, что стоявшая рядом жена трясла его за плечо. В причудливом снежном свете, заливавшем комнату, ее халат и волосы выглядели почти белыми.

– Я сосчитала… каждые пять минут! Очень сильные… Мне страшно.

Его словно волной захлестнуло; пеной морского прибоя нахлынули восторг и страх и снова восторг. Но, наученный держать себя в руках при любых обстоятельствах, он подавил эмоции, поднялся, взял часы и пошел с ней по коридору – медленно, спокойно, вперед, назад. С началом очередной схватки она с такой силой сжимала его руку, что, казалось, пальцы слипнутся воедино. Он считал минуты: действительно, схватки каждые пять минут, затем – четыре. Он достал из шкафа чемоданчик и внезапно оцепенел от величия этого момента, долгожданного, но все равно неожиданного. Оба они с женой что-то делали, но все вокруг будто бы замерло в неподвижности. Он остро воспринимал каждый звук и каждое движение: собственное горячечное дыхание, усилие, с которым ноги жены втиснулись в единственные подходящие ботиночки. Отекшая плоть валиком нависла над темно-серыми кожаными краями. Потом он взял ее под руку и почувствовал нечто совсем странное. Ему показалось, что он висит рядом с люстрой, смотрит на себя и жену сверху и видит все до мельчайших деталей – и ее содрогания при каждой схватке, и свои пальцы, крепко и заботливо охватившие ее локоть. И снег, мелькающий за окном.

Он помог ей надеть зеленое пальто. Жена не застегнулась, полы висели по бокам выступающего живота. Он нашел кожаные перчатки, которые были на ней в день их знакомства. Почему-то для него было важно соблюсти такие мелочи. Они мгновение постояли на крыльце, зачарованные кипенно-белым ватным миром.

– Подожди здесь. – Он спустился с крыльца и пошел к машине, прокладывая дорогу в сугробах.

Старый автомобиль замерз; потребовалось несколько минут, чтобы открыть дверцу. Наконец она распахнулась, взметнув блескучее облачко снежной пыли. Он пошарил под задним сиденьем в поисках скребка и щетки. Вынырнув из машины, увидел, что жена привалилась к столбику крыльца и уткнулась лбом в руки. Как же ей больно, подумал он и отчетливо понял, что ребенок родится очень скоро, сегодня же ночью. С трудом подавив желание броситься к ней, он стал яростно расчищать машину. Голые руки ломило от холода. Он попеременно отогревал под мышками то одну, то вторую, но не останавливался ни на секунду и чистил, чистил ветровое стекло, капот, окна, глядя, как слетающий снег рассеивается в воздухе и растворяется в мягком белом море под ногами.

– Ты не говорил, что будет так больно, – пожаловалась она, как только он вернулся на крыльцо, обнял ее за плечи и помог сойти вниз по ступенькам. – Я сама, – настаивала она. – Это только когда схватки…