Дочь Генриха VIII - [33]

До того как посол покинул замок, он был обрадован прибытием леди Уиллоугби, в девичестве Марии Сакинас, которая много лет назад сопровождала Екатерину в Англию, когда та прибыла сюда в качестве невесты принца Артура. Мария сама тоже вышла замуж за англичанина, но никогда не переставала любить свою бывшую госпожу. Сейчас она галопом гнала лошадей весь этот зимний день, чтобы быть рядом с Екатериной при ее последнем вздохе. Марии удалось обойти все попытки управляющего замком и охраны не допустить ее проникновения внутрь, и сейчас она, задыхаясь, но с триумфом во взоре входила в спальню королевы.

Чапуиз, поприсутствовав при радостной встрече двух старых подруг, понял, что его дальнейшее пребывание здесь уже не нужно. С тяжелым сердцем он отъехал в Хантингдон, чувствуя, что видел королеву в последний раз. Цоканье копыт по замерзшей дороге, казалось, выбивало послание о том, что закончилась целая эпоха в его жизни. В течение семи лет Чапуиз состоял при Екатерине в качестве советчика, наставника и самого верного союзника. Его чисто номинальные обязанности имперского посла были отодвинуты на задний план страстной борьбой в защиту этой женщины. Теперь впереди его ждала зияющая пустота. Потом Чапуиз вспомнил о Марии, и на сердце у него опять потеплело. Как бы ни были ограничены его возможности сложившимися обстоятельствами и безразличием императора, он все-таки будет охранять Марию по мере своих сил. Но насколько счастливее бы он был, если бы удался его прошлогодний план ее тайного похищения. Он старался казаться оптимистически настроенным в присутствии королевы, хотя на самом деле не строил никаких иллюзий насчет того, какая опасность угрожает Марии, если он в самое ближайшее время не уговорит ее принять присягу. Но как это сделать, как сломить сопротивление этой молодой женщины, обладающей железным сердцем, не знал даже Чапуиз при всей его изобретательности. Он уныло подумал, что, если бы ему пришлось вплавь переплыть Ла-Манш с Марией на спине, это все же было бы более простым решением проблемы! Его пылкая привязанность к ней могла его подвигнуть и на то, чтобы испробовать и этот рискованный путь к ее спасению… если бы только он умел плавать.

Леди Уиллоугби провела в замке два дня. Благодаря Чапуизу королева рассталась со своими страхами и заботами и смогла отдохнуть в обществе подруги. Только один раз за это время она обратилась к будущему.

— У меня почти ничего нет, что я могла бы оставить Марии. — Тоскливый тон Екатерины пронзил сердце ее подруги. — У меня не осталось никаких драгоценностей, за исключением золотого ожерелья, которое я привезла еще из Испании. И крест с кусочком настоящего креста Спасителя в нем, так что он будет иметь для нее двойную ценность. — Потом она пренебрежительно добавила: — Есть еще кое-какие меха, которые я тоже хочу оставить моей девочке. Они уже старые, но все-таки согреют ее зимой, ведь, Бог свидетель, ее гардероб, должно быть, совсем пуст, если учесть условия, в которых ее содержат. Ей, конечно же, не разрешат присутствовать на моих похоронах, и я этому только рада. Мария, мне бы хотелось, чтобы меня похоронили в одном из монастырей столь близких моему сердцу монахов-францисканцев. Я уверена, что там я успокоюсь лучше, чем где бы то ни было еще.

Мария только кивнула, не доверяя своему голосу. Францисканцев больше не было. Их орден был распущен по указанию короля в наказание за их неизменную преданность папе римскому. Память Екатерины была ослаблена болезнью, а может быть, ей никогда и не сообщали об этом печальном факте, и Мария совсем не собиралась ее просвещать на этот счет. Она посмотрела в маленькое металлическое зеркальце, потом перевела взгляд на королеву. И тут у нее в голове как молния сверкнула мысль, что она и Екатерина были сверстницами. Увядшее лицо на подушке, обрамленное спутанными седыми волосами, могло принадлежать только гораздо более старой женщине. Собственная жизнь Марии неторопливо текла вдоль солнечной реки, а счастливое замужество и достойное обеспеченное вдовство помогли ей хорошо сохраниться и быть по-прежнему веселой и все еще привлекательной.

В глубоких же морщинах, избороздивших лицо Екатерины, отразились все события последних девяти страшных лет. И каждая морщинка, каждая складочка были обязаны своим появлением этому… этому жирному монстру, которого она все еще называла своим мужем, подумала Мария, и внутри ее вскипела волна гнева. Какая бы болезнь ни сражала сейчас Екатерину, леди Уиллоугби была твердо уверена, что в могилу ее сводило прежде всего разбитое сердце. «Это равносильно убийству на эшафоте», — обвиняла она про себя Генриха.

Как бы прочитав это горькое обвинение в глазах своей подруги, Екатерина, поколебавшись, заговорила:

— Я написала королю. Письмо у моего духовника. Проследи, чтобы его отправили… после всего, хорошо? Ты знаешь, Мария, лежа все эти последние недели в постели, я осознала, как же счастлива я была. Ты качаешь головой, но это так. Потому что я была первой любовью короля. Он был еще совсем мальчишкой, когда я вышла за него замуж, и он платил мне мальчишеским поклонением, не омраченным цинизмом. Эта другая женщина… она так никогда и не узнала своего мужа, который был моим в течение столь долгого времени, — закончила она на почти пророческой ноте. — И так же будет с любой другой последующей его женой. Ей достанется только его внешняя оболочка. Я одна получила сердцевину.