Дочь генерального секретаря - [34]

- Нет таких.

- Ортега, - сказал он. - Инеc?

- Нет.

- Но вчера ведь была?

Александра взяли под локоть.

- Прошу...

Турникет его вытолкнул.

Шоферы из лимузинов стрельнули глазами.

Горизонт напротив закрывала громада высотного здания МИДа сталинского близнеца МГУ. Он отлепил рубашку. Он взмок от пота, но только сейчас осознал, как прохладно там было - в логове.

Зной. Неподвижность. Но нужно идти...

А куда?

* * *

- Ну, здравствуй... Не ожидал?

- Здравствуй.

- Один, надеюсь?

Она переступила порог. Накрашенные губы, подведенные глаза, взбитые волосы. Персиковый грим поистерся на скулах. Строгий импортный костюм юбка и блузка с кружевным воротни-ком. Жакет перекинут через руку, в которой большая бутылка вина.

- Тебе... Ты меня поцелуешь?

От нее пахло транспортом и польскими духами "Быть может". Она возмутилась, когда он чмокнул ее в щеку:

- Не узнаю, Александр?

Венерин холм расплющился о его кость, язык ворвался ему в рот. Во всем этом было нечто истеричное. Он перехватил ей руки, на правой было обручальное кольцо - она всегда мечтала о таком.

- Я вышла замуж.

- Ты?

- За офицера. Уезжаю в ГДР.

- Когда?

- Сегодня в ночь. Что же ты молчишь?

- Поздравляю.

Она бросилась в ванную, где защелкнулась.

На кухне он курил "Север", глядя на воду, бегущую по бутыли "Мильхлибефрау". Отрыдавшись, она переминалась перед зеркалом.

Явилась она с иностранной коробочкой.

- Мэйд ин Франс... Что это?

- Тампоны.

- Для чего?

- Менструальные.

- Нет? - Она надорвала бумажку, извлекла картонную трубочку, внутри которой был тампон на нитке. Усмехнулась смущенно и недоверчиво.

- И это они туда?

Он кивнул.

"Какой разврат", - ответили ее глаза.

В их прошлой жизни она подкладывала вату.

- Изменял мне с западной?

- А что?

- Высоко летаешь. С кем хоть?

- Марину Влади у Высоцкого отбил.

Она захохотала. Вставила тампон обратно и закрыла коробочку.

- В ГДР, наверно, тоже есть такие.

- Надо думать.

Она вернулась снова - с двумя бокалами из хозяйского серванта.

- Штопора так и нет?

- Нет.

Он вбил пробку в бутылку.

- Немецкое, между прочим. Настоящее сухое.

- Вижу.

- Пьем молча.

Вино было теплое. Он снял с языка крошки. Она прикурила от газовой зажигалки. Курила она "Золотое руно".

- А что было делать? В болоте увязнуть? Сам говорил, что я похожа на эту, как ее...

- Ты похожа.

- Вот я и буду. Мисс Вюнздорф. Презираешь?

- Нет.

- Ненавидишь?

- Нет.

- Значит, друзья?

- Ну, конечно.

- Дай пять.

Он посмотрел на золотое кольцо и пожал ее влажную руку.

- Жарища сегодня...

- Август.

- Как раз три года, между прочим. Помнишь тот спальный мешок?

Он свел три пальца.

- Секрецию помню. Юных ваших желез.

- Замолчи.

- Не с чем сравнить, не впадая в почвенничество. С березовым соком? Росой на заре? Я имею в виду консистенцию.

- Бросить в тебя бокал?

- Сок возбуждения. Который подтирался трусами. Исподтишка.

- Потому что я стеснялась! В отличие от тебя. Все тебе нужно сказать... Неужели не стыдно?

- Может быть.

- Есть вещи, о которых не говорят. Даже любовники.

- Бывшие.

- Тем более. Ты этого никогда не понимал.

- Не принимал. Надо все сказать.

- Зачем?

- А так. Чтобы знали.

- А то мы без тебя не знаем. Не такие мы тупые, как ты себе рисуешь.

- Знаете, но молчите.

- Зато мы живем.

- В молчании.

- Смотри. Договоришься.

- А это я е...

- Я встретила на рынке твою мать. Она говорит, что ты никогда не выражался. Всегда был культурный мальчик. За это я тебя и полюбила... А почему у нас не вышло, знаешь?

- Страна не для любви.

- Сразу: "страна". Переспал с западной и рассуждает уже, как иностранец. Это все я. Когда у нас была любовь, я тебя ненавидела. Потому что несправедливо. Ты в Москве, я в дыре. Ты талант, а я дура. Ты мужчина, а я, понимаешь ли, дырка от бублика. А сейчас ты мне нравишься снова.

- Диалектика души.

- Нет! Потому что теперь мы друзья. - Двумя пальцами она оттянула блузку. - Жарко... Приму-ка я ванну. Помнишь, как... Нет. Лучше не надо. А то снова начнешь. Ты всегда меня шокировал, знаешь?

- Разве?

- Все три года.

Когда она вышла, он взял нож. Расстегнул рубашку и приставил к соску лиловому и в волосках. Который вдавился вместе с кончиком. С одной стороны, было больно, но с другой - все равно.

Она перекричала шум воды:

- Принеси мне вина.

Он отложил нож. Пятно волос шевелилось, сияя и пузырясь над поверхностью, вода, которая лизала ее между грудей, отхлынула. Взяв свой бокал, она взглянула так, что он испытал к ней жалость.

- Не уходи.

Он присел. 21 - но ванна уже ей тесновата. В этой стране отцветают они, как яблони. Он себя чувствовал, как при матери. Подростком.

- У меня чувство, что я тебя предаю.

- Почему?

- Я в Дойче Демократише, а ты...

- Ничего.

- А что ты будешь делать?

- Когда?

- Вообще. В этой жизни?

- Что в ней делают? В ней пропадают. Кто-то, правда, и с музыкой.

- Ты хочешь с музыкой?

- С машинкой.

- Почему ты такой пессимист? Вдруг еще станешь писателем? А я тебя буду читать. В библиотеке Дома офицеров возьму твою книгу и никому не скажу, что когда-то я знала тебя, как...

Она допила свой бокал и поставила мимо.

Он очнулся. От заката груди ее лоснились.