На месте Гайона Конан поступал бы точно так же, только выказывал бы сомнение в честности новых союзников более явно.
Пару раз им доводилось заночевать в избушке. Это были весьма странные сооружения, внезапно возникающие перед путешественником в самой глухой чаще леса. Создавалось впечатление, будто никто и никогда не станет жить в подобном месте. Кусты смыкались почти сплошной стеной; густые кроны деревьев затеняли свет, так что даже жарким полднем внизу царил полумрак.
Только опытный следопыт угадывал тропинку там, где едва-едва расступались в стороны ветви. Постороннему же человеку представлялось, что он погружен в сплошную мешанину листьев, ветвей, колючек и опавшей хвои.
И вдруг ловушка раскрывалась, и перед пораженным зрителем являлась небольшая поляна, а на ней – крепко срубленный деревянный дом на сваях.
Маленькие окошки, низкая тяжелая дверь, прочная крыша – все это говорило о том, что сооружение предназначалось для зимовки. Впрочем, и летом там иногда останавливались. У этих домов не было хранителей. Граф не желал распылять силы. Все его сторонники всегда находились при нем. Впрочем, хранитель такому дому и не требовался. В эдакой глуши некому было добраться до избушки и причинить ей ущерб, разве что диким зверям, но те, наученные опытом, старательно обходили все пахнущее человеком.
Повозку пришлось оставить; припасы, хранившиеся в ней, переложили в мешки и понесли на себе. Конек со странными копытами, однако, брошен не был. Гайон усадил на него Дертосу и настоял на том, чтобы животное оставалось с отрядом.
– Вас не беспокоит, ваше сиятельство, тот несомненный факт, что по отпечаткам его копыт нас могут выследить? – осведомился Конан у графа, когда тот объявил о своем решении.
– Ничуть, – ответил Гайон, улыбаясь широкой, почти детской улыбкой. – Напротив, отчасти я на это рассчитываю.
– Поясните, – потребовал Конан и насупился. – Я-то полагал, что наша задача – оставаться как можно более незаметными, но вы поколебали мою уверенность.
Гайон засмеялся:
– Этого коня подарили вам друиды. Это дружественный народ. Разумеется, они преследуют какие-то собственные цели, но в общем их цели совпадают с нашими. Во всяком случае, в той их части, которая касается магов Дарантазия. Поэтому если друиды будут знать, где мы находимся, они сумеют вовремя прийти к нам на помощь.
– Я бы на это особенно не рассчитывал, – буркнул Конан.
– Мой дорогой, на это никто и не рассчитывает, – спокойно отозвался граф. – Так, слабенькая, ни к чему не обязывающая надежда. А полагаться будем, как всегда, только на собственные силы. Согласны?
– Насчет собственных сил – да, – кивнул Конан нехотя, – но все прочее… Не только друиды обращают внимание на следы. Вот и ваша братия нас приметила. А сколько еще тут может шляться неприятного люда? Вам известно?
Гайон фыркнул.
– У нас есть враги, но бояться их не следует. Если они что-либо предпримут, мы знаем, как дать им отпор. Поймите же, наконец, мы прожили здесь больше десятка лет – и до сих пор живы!
Конан не мог не согласиться с последним аргументом. И все равно червячок сомнения точил его. Не нравилось ему происходящее. Он предпочел бы действовать прежним составом: он сам, Туризинд и Дертоса. И никаких предполагаемых друидов, идущих по следу раздвоенного копытца.
Дорога казалась бесконечной. Лес щедро снабжал своих обитателей мясом и водой. Туризинду время от времени начинало казаться, что он погружен на дно моря и никогда уже не всплывет на поверхность. День за днем, куда ни кинешь взор, – только зелень и полумрак, и этому не виделось конца.
Они миновали уже третью избушку. Дертоса, пользуясь случаем, провела ночь под крышей. Хоть она и выросла среди друидов, ей нравились дома. Она чувствовала себя защищенной только в том случае, если пространство вокруг нее было ограничено стенами – или шатром, за неимением настоящих, деревянных или каменных, стен.
Еще одно обстоятельство, которое угнетало девушку, была невозможность уединения. И друиды, и болотные люди чрезвычайно ценят одиночество. Болотное племя вообще объединяется только после выхода на поверхность. Пребывая в недрах болота, каждый обитает внутри собственного пузыря.
В отряде же Дертосу постоянно окружали люди. Они смотрели на нее, иногда украдкой, иногда прямо, оценивали ее внешность и манеру держаться, иногда даже пытались с ней заговаривать.
Это были вполне симпатичные, неглупые и совершенно не злые люди. Многие из них Дертосе нравились – как нравились ей породистые лошади или богатая одежда: исключительно как объект для созерцания. Она готова была рассматривать их и относиться к ним благосклонно. Но только издалека. Ей абсолютно не хотелось вступать с ними в контакт. И не потому, что она презирала их или вообще чуждалась мужчин; просто ей требовалось очень много одиночества, которого она волей судьбы была теперь лишена. Они ведь не догадывались, что их дружеские кивки и приветствия причиняют ей настоящую боль.
Не знал об этом и Туризинд. Он использовал каждую возможность, чтобы подойти к Дертосе поближе и встретить ее взгляд. Он не понимал, почему она всегда отводила глаза или опускала ресницы. В конце концов Туризинд решил поговорить с ней начистоту и, когда она устраивалась на ночлег, чуть в стороне от всех, подошел к ней.
