Дочь четырех отцов - [47]
— Матушка, милая!
Вошла высокая седая дама, уже знакомая мне по почтовой клетушке. У нее было красивое, открытое лицо, она дружески протянула мне руку и ничуть не удивилась, когда я эту руку поцеловал. Если кто и удивился, так это я сам: до сих пор за мной не водилось привычки целовать руки. Ничего удивительного: когда тебе собираются зашивать карман, невольно чувствуешь себя маленьким мальчиком; если бы эта седая женщина велела мне встать в угол на колени, я повиновался бы беспрекословно.
Но она вместо этого предложила мне сесть.
— Вот хорошо, господин председатель, что вы нас все-таки навестили, — сказала она с мягким укором.
— Ты ошибаешься, мамуля, он пришел не по доброй воле, — прощебетала Андялка. — Взгляни-ка, что сделала эта растяпа Юли с его пиджаком! Нельзя же выпустить его на улицу в таком виде, надо хоть как-нибудь зашить бедняжке. Ты ведь не откажешься, мамуля, посидеть до тех пор в конторе? А господин председатель, я надеюсь, не откажется снять пиджак? Вам помочь?
Ну, не хватало еще, чтобы она ко мне прикасалась! Просто немыслимо, до чего развязны эти нынешние девицы! Мне хотелось попросить ее хотя бы отвернуться, но я боялся, что это будет не совсем прилично. Лучше уж я повернусь спиной. Хотя это уж и вовсе неприлично. Я поспешно повернулся к ней и протянул проклятый пиджак.
— Пожалуйста, мадемуазель. Я так смущен, что и, сказать нельзя…
— Что вы, что вы! — рассмеялась она, перекусывая нитку. — Не смотрите на меня так, господин председатель, а не то мне придется поставить еще и заплату, право, пара стежков не заслуживает такой благодарности.
Мухи на оконном стекле — и те одурели от жары, меня же то и дело бросало в дрожь при мысли о том, что я стою, можно сказать, нагишом. Все-таки я взял себя в руки и указал на «Eternal City»:
— Этот роман есть и в венгерском переводе.
— Потому-то я и читаю по-английски. Сперва я прочитала по-венгерски и поняла, что в оригинале это должно быть очень занятно. Ведь венгерский перевод — примерно третья часть оригинала. Описания, размышления — все опущено. Господин переводчик приспособил книжку к венгерским запросам.
(Ого, это стоило бы записать! Боже милостивый, три блокнота с пометой «Т.» остались там, в целом кармане!)
— Мне этот Хэлл Кен не особенно по душе. «Манксмана»[105] я дочитал до середины, и мне хватило.
— А я очень люблю, это ведь так увлекательно!
— Ну разумеется, любая юная барышня скажет, что по-настоящему увлекательна бывает только романтика.
— Ну нет, господин председатель, — она шаловливо погрозила мне пальчиком в наперстке, — я все-таки еще не так стара! — (Ах ты, маленькая бесстыдница!) — Но кроме шуток: нет у меня никакой принципиальной точки зрения на романы. Сегодня мне нравится Виктор Гюго, а завтра — Якобсен[106]. От молоденькой, глупенькой женщины вроде меня нельзя требовать ясного понятия о том, когда и кого следует любить. В такой вот деревне, куда приходят-то всего две газеты, дичаешь и читаешь то, что хочется. Ну и само собой, что достанешь. Папочка Фидель никогда не возвращается из города без пары новых книжек.
Я быстро смекнул, что девушка мало что смыслит в теории романа, но, прочитав их целую кучу, может наболтать по этому поводу больше, чем «Literarisches Zentralblatt»[107], да и выходит у нее куда изящнее. Особенно вот так, за штопкой, втыкая иголку попеременно то в ткань, то в кого-нибудь из моих именитых коллег. Ей-богу, настоящий бальзам для души.
— Ну вот, еще пара стежков, и все готово. — Она подняла на меня глаза и тут же вскрикнула: — Ой, как я укололась!
В самом деле, показалась капелька крови, поползла по пальцу и внезапно ярким рубином скатилась на пиджак. Я пришел в ужас, несмотря на все Андялкины заверения, что «до свадьбы заживет», и почувствовал себя просто обязанным поцеловать ей руку. Разумеется, не раньше, чем был надет пиджак. Я сразу превратился в храброго мужчину и расхрабрился до того, что попросил почтовой бумаги и конвертов.
— Конечно, пожалуйста, только все будет с гербом венгерского королевства. Других у меня сейчас нет. Папаша нотариус только вечером привезет из города новую пачку.
Я написал Рудольфу новое письмо взамен утраченного, выглядело оно несколько иначе, чем прежнее. Я просил не полотняный костюм, а чесучовый. И три светлых шелковых галстука в придачу.
— Нельзя ли попросить марку? Для срочного письма.
Она заглянула в ящик — ни одной марки там не оказалось. Но ведь можно отправить письмо с доплатой, не так ли? И совсем ни к чему посылать его срочной почтой, дядюшка Габор так или иначе повезет почту прямо сейчас. Будьте экономны, господин председатель! Ну вот, поглядите-ка, а для обычного письма и марка нашлась.
Не в ящике нашлась эта, единственная, марка. Андялка взяла письмо с лиловыми буквами, валявшееся на столе, отклеила марку и прилепила на мой конверт. Оставшееся без марки письмо было сброшено в ящик стола. И все это у меня на глазах! Я начал понимать, почему на почте пропадает столько писем, хотя предыдущий мой опыт подсказывал, что только ненаписанные письма имеют обыкновение пропадать.
