Дочь часовых дел мастера - [63]

С учетом наказания, назначенного мисс Торнфилд, Ада была занята больше всех – ее приписали к кружку швей, которые спешно подгоняли и украшали сценические костюмы юных артисток. Занятие это давалось ей с трудом; Ада едва могла держать иголку в руках, а уж сделать ровный ряд мелких, аккуратных стежков, которые надежно удерживали бы вместе два куска ткани, было выше ее сил. Однако она сумела доказать всем, что в обрезании свободных концов ниток ей нет равных, а потому ей доверили небольшие серебристые ножнички и велели «подравнивать края».

– Она всегда первой приходит на каждую репетицию, но на сцену даже не глядит, до того она предана работе, – сообщила учительница рукоделия мисс Торнфилд, когда та поинтересовалась успехами Ады.

Помощница директрисы едва заметно улыбнулась и сказала:

– Очень приятно слышать.

Утро великого дня едва началось, а вся школа уже гудела, как растревоженный улей. Дневные занятия заменили генеральной репетицией, представление начиналось в четыре.

За две минуты до срока Валери Миллер, не прошедшая прослушивание с песней «Моя дикая ирландская роза», которую играла на колокольчиках, по кивку мисс Торнфилд ударила в те самые колокольчики, оповещая публику о скором начале. Впрочем, почти все девочки, их родители, сестры, другие родственники и, разумеется, Очень Важные представители местной общины уже были в сборе; но звон заставил их смолкнуть, после чего лампы в амбаре погасли, черный занавес упал, и оставшимся в темноте зрителям осталось только смотреть на сцену в ярких огнях рампы.

Одна за другой юные артистки выходили на сияющую сцену, где пели и декламировали во всю мочь, а публика шумно выражала свое одобрение. Вот только программа была не из коротких, и к концу первого часа энтузиазм зрителей заметно ослабел. Так что, когда Шарлотта Роджерс появилась на сцене в третий раз, самые маленькие зрительницы уже ерзали на своих местах и зевали, а их животики подводило от голода.

Но Шарлотту, как настоящего профессионала, этим было не пронять. Она уверенно встала посреди сцены и взмахнула ресницами, глядя в зал. Золотые локоны каскадом спадали с очаровательной головки, на каждом плече лежало по тугому завитку, а за фортепьяно, ожидая сигнала, сидела Мэй Хокинс, глядя на подругу, и на ее лице было написано неимоверное восхищение.

Однако Аду куда больше занимал костюм юной исполнительницы: взрослый ансамбль из блузки с юбкой – скопированный, разумеется, с одного из недавних сценических облачений Эллен Терри, – в котором Шарлотта казалась старше своих лет.

Из темноты зала Ада смотрела на девочку так пристально, словно одной силой взгляда надеялась сдвинуть ее с места. Для нее это был волнительный момент, – даже выходя на сцену в роли Второй Музы, она и то чувствовала себя спокойнее. Ее руки, лежавшие на коленях, были сжаты в кулаки.

Все случилось, когда Шарлотта взяла свою самую высокую ноту, ту, которую училась брать добрую половину месяца. Что было причиной, неизвестно: то ли она чересчур глубоко вдохнула, готовясь к верхнему до, то ли слишком резко простерла руки к аудитории. Но так или иначе, голос Шарлотты взмыл вверх, а юбка в ту же секунду скользнула вниз.

Впрочем, скользнула – даже не то слово. Она свалилась вся, целиком, и круглым озерцом из кружев и белого льна легла вокруг тонких щиколоток хозяйки.

Действительность в тысячу раз превзошла самые смелые ожидания Ады.

Подрезая стежки у пояса Шарлоттиной юбки, она надеялась, что та сползет вниз в достаточной мере, чтобы вызвать смешки и волнение в публике, но такого она даже вообразить не могла. Как она упала, эта юбка! Разом пролетела от верха до самого пола, и в какой момент, – точно некая невидимая сила, подвластная разуму Ады, вплыла вдруг в зал и по ее безмолвной команде сдернула юбку с певицы…

Ничего смешнее Ада не видела уже много месяцев. И, судя по неудержимому хохоту, который волной прокатился по амбару, скакнул под потолок и эхом закувыркался между стропилами, другие девочки думали так же.

И пока Шарлотта, с пунцовыми от ярости щеками, допевала куплет, а зрители осыпали ее бешеными аплодисментами вперемешку с насмешливыми выкриками, Ада, впервые за все время своего пребывания в Берчвуд-Мэнор, почувствовала себя почти счастливой.

По традиции, ужин после концерта всегда проходил в более свободной обстановке, чем обычные вечерние трапезы в школе, и даже мисс Торнфилд, убежденную сторонницу несовместимости школьной жизни с духом веселья, уговорили вручить в этом году награду «Лучшая шутка». Ученицы вспоминали разные курьезы и выходки, которые случились в школе за год, и та, которая набирала наибольшее количество голосов, признавалась самой смешной. Конкурс был призван подчеркнуть атмосферу праздника и радостного ожидания, воцарявшуюся в школе по мере того, как учебный год близился к концу.

Для большинства девочек этот ужин был последней школьной трапезой семестра. Лишь немногие – те, которые жили настолько далеко, что и на поезде не доедешь, или те, чьи родители уезжали на континент и не планировали брать дочерей с собой, – оставались в Берчвуд-Мэнор на все каникулы. Ада была одной из них.