Дочь часовых дел мастера - [38]

Хотя у миссис Мак лишнего гроша отродясь не водилось, она любила корчить из себя леди, да и замашки у нее были едва ли не великосветские. В доме постоянно твердили о Лучшей Участи, для которой некогда была предназначена ее семья и которая стала ей недоступна в результате Безжалостного Удара Судьбы, постигшего предков миссис Мак двумя поколениями ранее.

Вот почему, как и положено женщине непростого происхождения, она держала в доме комнату, которую называла «залой», и тратила на ее украшение каждый лишний пенни. Цветные подушки и мебель красного дерева, бабочки, наколотые на бархатные подложки, чучела белок под стеклянными колпаками, портреты королевской семьи с автографами и коллекция безделушек из хрусталя, почти без трещин.

Одним словом, «зала» была святыней ее дома, и детям запрещалось туда входить, разве что по особым случаям, которых на моей памяти не бывало. Кроме самой миссис Мак, в святая святых были вхожи лишь двое: Капитан и Мартин. Да и еще собака миссис Мак, здоровый датский дог, «списанный на берег» с какого-то корабля. Миссис Мак взяла его себе и назвала Гренделем – это имя она вычитала в какой-то поэме, и ей понравилось звучание. Хозяйка прямо-таки обожала своего пса, осыпала его ласками и вообще проявляла по отношению к нему столько заботы, сколько в жизни не дарила ни одному двуногому существу.

Вторым – после Гренделя – любимцем миссис Мак был ее сын Мартин. Ему было десять лет, когда я, семилетняя, появилась в доме на Литл-Уайт-Лайон-стрит. Мартин был крупным для своего возраста – не просто высоким, но каким-то внушительным, в его присутствии всегда казалось, что он занимает больше пространства, чем ему требуется. Мальчишка не отличался умом и тем более добротой, зато обладал замечательным талантом к приспособлению, и, надо сказать, в то время и в том месте, где ему выпало жить, этот талант явился для него истинным благословением.

В минувшие годы я не раз думала о характере Мартина и гадала, стал бы он другим, доведись ему жить в более благоприятных обстоятельствах. Например, родись он в семье Бледного Джо, стал бы он джентльменом с тонким вкусом и безупречным поведением? Я почти убеждена, что да: природное чутье помогло бы ему надеть именно ту личину и усвоить именно те манеры, которые нужны для того, чтобы не только выжить, но и преуспеть в таком обществе. В этом и заключался главный талант Мартина – врожденная способность безошибочно определять, откуда ветер дует, и соответствующим образом ставить паруса.

Родился он, судя по всему, от непорочного зачатия – об отце в доме никогда и слуху не было. Миссис Мак горделиво именовала его: «Мой мальчик, Мартин». Что она его мать, было ясно как божий день, стоило посмотреть на их одинаковые физиономии, но если миссис Мак была женщиной оптимистичной, то Мартину жизнь казалась окрашенной в мрачные цвета. Потери виделись ему повсюду, и, даже если ему делали подарок, он сразу задумывался над тем, какую вещь он мог бы получить, если бы не подвернулась вот эта, и без чего ему теперь придется обходиться. И надо сказать, что в том углу Лондона, где мы жили, эта привычка – всегда просчитывать второй вариант – много раз сослужила ему неплохую службу.

В доме над птичьей лавкой я жила уже месяца два, а Лили Миллингтон не было в живых уже две недели, когда однажды после ужина меня позвали в «залу».

Я очень волновалась, идя туда, ведь мне уже доводилось видеть, что бывает с детьми, которые чем-то не потрафили миссис Мак. Дверь была притворена, но не заперта, и я, прежде чем войти, остановилась и прижала к щели глаз: так делал Мартин, когда миссис Мак принимала там «деловых партнеров».

Капитан стоял у окна и глядел на улицу, разглагольствуя на свою излюбленную тему – о невиданных зимних туманах 1840 года:

– Белым-бело все было, белым-бело; корабли, белые, как призраки, сталкивались прямо посреди Темзы.

Грендель лежал, растянувшись, на диване; Мартин, ссутулившись, сидел на трехногом табурете и грыз ногти; а миссис Мак, которую я разглядела последней, уютно устроилась у камина в кресле с большим подголовником. Вечерами она уже давно занималась шитьем, причем свою работу никому не показывала, а если кто-то начинал проявлять любопытство, она тут же советовала: «Найди себе дело, пока я тебе его не нашла». Рукоделие, как я видела из-за двери, и теперь лежало у нее на коленях.

Тут я, наверное, слишком сильно надавила на дверь, потому что она громко заскрипела и открылась.

– Ага, вот и ты, – сказала миссис Мак, быстро переглянувшись с Капитаном и Мартином. – Ох уж мне эти маленькие кувшинчики с большими ушками. – Она еще раз воткнула в рукоделие иголку, с торжествующим видом, зубами перекусила нитку и закрепила конец. – Ну давай, иди сюда, мы на тебя поглядим.

Я поспешно подошла; миссис Мак развернула то, что лежало у нее на коленях, встряхнула им в воздухе, и я увидела платье. Таких нарядных платьев я не носила с детства, выросши из тех, которые заботливо штопала и починяла моя мать, пока была жива.

– Так, девочка, повернись-ка и подними руки. Посмотрим, как оно сидит.

Миссис Мак расстегнула пуговицы на спине платья и через голову стянула его с меня. В комнате было не холодно, но я вся вздрогнула, когда новый красивый наряд скользнул по моим рукам и лег мне на плечи.