Дочь часовых дел мастера - [144]

Но тот не смотрел на нее. Он и Лили Миллингтон медленно шли в сторону дома, сблизив головы, явно погруженные в какую-то беседу. Люси еще подождала в надежде, что он все же взглянет в ее сторону, даже рукой помахала – бесполезно.

Тогда она повернулась к ним спиной и, слегка расстроенная, направилась к дому.

И тут, впервые с тех пор, как рано утром они сели в поезд на вокзале Паддингтон и выехали из Лондона, Люси пришла в голову мысль: а почему с ними нет Фанни Браун, невесты Эдварда?

Глава 25

Берчвуд-Мэнор был одним из тех мест, где время давало слабину, теряя обычную упругость. Люси заметила, как быстро вся компания втянулась в размеренное, ленивое существование – можно подумать, они жили в этом доме вечность, – и гадала, в чем причина: в погоде ли – солнечные летние дни бессменно следовали один за другим, – в людях ли, которых пригласил Эдвард, или, может быть, в самом доме. Брат, конечно, выбрал бы последнее объяснение. Мальчиком услыхав сказку об Элдриче и его детях, он был с тех пор твердо убежден, что земли в речной излучине обладают особыми свойствами. Однако и сама Люси, гордившаяся своим здравомыслием и рационализмом, не могла не признать, что в этом доме есть нечто необыкновенное.

Еще до приезда сюда Эдвард написал одной молодой женщине из деревни, Эмме Стернз, договорившись, что она будет выполнять всю работу по дому: приходить каждый день с утра и уходить после того, как подаст на стол ужин. В первый же вечер, когда они, едва волоча от усталости ноги, пришли со станции, Эмма уже ждала их. Инструкции Эдварда она выполнила буквально: большой кованый стол в саду был накрыт белой льняной скатертью и прямо-таки ломился от яств! Нижние ветви каштана были увешаны стеклянными фонариками, и, когда сумерки стали сгущаться, в них замерцали огоньки зажженных свечей. От этого света, пусть и неяркого, ночь показалась еще темнее, полилось вино, Феликс взялся за гитару. Адель принялась танцевать, малиновки дружным хором провожали последние лучи солнца, а Эдвард залез на стол и стал читать Китса: «Ты, яркая звезда…»

В ту ночь все в доме спали как мертвые, а наутро встали поздно и в хорошем настроении. Вечером они слишком устали, чтобы разглядеть, куда попали, но с утра забегали из комнаты в комнату, восхищаясь то видом из окна, то деталями отделки. Этот дом строил настоящий мастер своего дела, с гордостью говорил Эдвард, наблюдая за друзьями, которые с энтузиазмом исследовали его новое жилище; все на своих местах, ни одна мелочь не забыта. С точки зрения Эдварда, именно внимание к деталям делало дом «правдивым», и поэтому ему нравилось здесь все: каждый предмет мебели, каждая занавеска, каждый завиток на каждой половице, изготовленной из дерева, срубленного в ближайшем лесу. Но больше всего – надпись над дверью в комнату, где обои украшал орнамент из листьев и ягод шелковицы; комната находилась на первом этаже, и окна в задней стене были такими широкими, что помещение казалось частью сада. Надпись гласила: «Истина, Красота, Свет». Эдвард каждый раз останавливался перед ней в изумлении и говорил: «Видите, этот дом предназначен для меня».

Все следующие дни Эдвард неустанно рисовал Берчвуд-Мэнор. Он нигде не показывался без своей новой кожаной сумки, висящей на плече. Его часто видели на лугу: он сидел в высокой траве, надев шляпу, и то и дело посматривал на дом с выражением глубокого удовлетворения, после чего возвращался к работе. Лили Миллингтон, как заметила Люси, всегда была рядом с ним.

Люси спросила Эдварда о Фанни. В первое же утро брат взял ее за руку и повел по холлам и коридорам Берчвуда – в библиотеку.

– Я сразу подумал о тебе, едва увидел эти полки, – сказал он. – Только взгляни на эту коллекцию, Люси. Здесь есть книги буквально обо всем на свете. Все, до чего додумались умнейшие люди по всему миру, все, что они записали на бумаге и опубликовали для других людей, и все это – в полном твоем распоряжении. Я знаю, настанет время, и у женщин будут те же возможности, которые сейчас даны только мужчинам. Этого не может не случиться, ведь женщины умнее нас и их больше. Но до тех пор тебе придется самой творить свою судьбу. Так что читай, запоминай, думай.

В подобных случаях Эдвард никогда не бывал неискренним, и Люси пообещала ему, что так и сделает.

– Можешь мне верить, – торжественно сказала она. – К концу лета я прочту все книги на каждой полке.

Он засмеялся:

– Ну, не надо так уж торопиться. Это ведь не последнее лето. К тому же здесь есть другие удовольствия: река, сад.

– Конечно… – В разговоре образовалась естественная пауза, и Люси без всякой задней мысли добавила: – А когда приедет Фанни?

Выражение лица Эдварда не переменилось, когда он сказал:

– Фанни не приедет, – и тут же сменил тему: показал ей укромный уголок у камина, где можно было читать, не опасаясь ничьего вмешательства. – Никто не заметит тебя здесь, а мне из достоверных источников известно: чтение доставляет больше всего удовольствия тогда, когда ты делаешь это втайне.

Люси не стала больше говорить о Фанни.

Позже она, конечно, упрекала себя за то, что не проявила настойчивости, не задала больше вопросов; но, честно говоря, она не испытывала особой симпатии к Фанни и даже обрадовалась, что та не приедет. К тому же небрежность – почти пренебрежение, – с которой брат ответил на ее вопрос, сказала ей яснее всяких слов: Фанни – зануда. Она завладела вниманием Эдварда и пыталась сделать из него того, кем он никогда не был. А еще она была невестой, и в этом качестве от нее исходила угроза, которую Люси не ощущала от натурщиц. Натурщицы появлялись и исчезали, а брак – это навсегда. Брак – это другой дом, куда Эдвард уедет без возврата. А Люси не могла представить себе жизни без Эдварда, равно как не могла представить себе его жизнь с Фанни.