Дочь часовых дел мастера - [114]

Джульетта, вспоминая великолепие сада образца 1928 года, спросила, жила ли владелица по-прежнему в своем доме, на что получила ответ: нет, примерно тогда Люси и начала свои «шашни» с ассоциацией, а сама перебралась в домик здесь, в деревне, поблизости.

– Жила тут, неподалеку, снимала коттедж в ряду таких же, перестроенных из конюшен. Да вы их, наверно, видели? Меньше ступенек для одинокой старухи, говорила она. А я думаю, меньше воспоминаний – вот что было важнее всего.

– В Берчвуде с ней что-то случилось?

– Да нет, я не про то. Дом-то она любила, что и говорить. Просто вы еще молоденькая и не знаете, что для стариков тяжелы все воспоминания, даже самые приятные.

Время уже успело придавить Джульетту своей тяжестью. Но она не хотела обсуждать это сейчас, тем более с миссис Хэммет.

Договор с АИИ, насколько она поняла, предполагал возможность проживания в доме стипендиатов, изучающих искусство. Человек, передавший им ключ вчера вечером, когда они приехали из Лондона, сказал, поправляя на носу очки:

– Дом не слишком современный. Обычно здесь останавливаются люди одинокие, а не семьи с детьми, и ненадолго. К сожалению, у нас нет электричества, хотя, с другой стороны, война… А в остальном все должно быть в порядке…

Тут из кладовой выпорхнула птица и пролетела прямо у них над головами, мужчина начал бурно оправдываться, а Джульетта, сказав слова благодарности, стала подталкивать его к двери, и лишь когда он заспешил прочь по дорожке из плитняка, а она заперла за ним дверь, оба наконец вздохнули свободно. Привалившись к двери спиной, она увидела устремленные на нее взгляды трех вынужденно перемещенных подростков, ожидавших ужина.

С тех пор они тут неплохо обжились. Идет уже четвертый день, погода стоит ясная и теплая, так что встают они рано и каждое утро проводят в саду. Беа повадилась забираться на каменную стену в самом солнечном месте, усаживаться на нее по-турецки и играть на флейте, а Рыж, который заметно уступал сестре в ловкости, но не хотел в этом признаваться, притаскивал весь свой арсенал палок, тоже взгромождался с ними на стену, причем в самом узком месте, и метал палки вниз, как копья. Джульетта каждый день твердила им о том, что в саду есть немало свободных ровных мест, поросших приятной травкой и точно специально предназначенных для развлечений такого рода, но ее никто не слушал. Слава богу, Типа высота не манила. Он выбирал себе укромный уголок в траве или в кустах, каждый день новый, и сидел там, терпеливо выстраивая шеренги из игрушечных солдатиков, которых прислала одна добрая леди из числа женщин-добровольцев, после того как Джульетта встретилась с ними.

Дом. Странно, до чего быстро она привыкла думать о Берчвуде как о доме. Вообще-то, у этого слова много значений: это и официальное наименование строения, где в данный момент обитает тот или иной гражданин, это и теплое, круглое, доброе имя того безопасного места, где каждого ждет утешение и радость. Дом – это голос Алана в конце долгого, трудного дня; его обнимающие руки; обоюдное знание того, насколько сильно они любят друг друга.

Господи, как же ей плохо без него.

Если бы не дети и не работа, она не знала бы, как жить. Как и было запланировано, с женщинами из местного отделения Добровольной службы Джульетта встретилась в понедельник, в одиннадцать утра. Встреча проходила в деревенском зале для собраний, через лужайку от «Лебедя», и когда Джульетта вошла, то услышала развеселую музыку – наверху, похоже, танцевали, смеялись и пели. От неожиданности она даже застыла на миг посреди лестницы, подумав, что перепутала адрес, но когда все же заглянула в дверь на площадке второго этажа, то увидела миссис Хэммет: та сидела посреди комнаты в кругу других женщин и сразу помахала Джульетте, подзывая ее и указывая на свободный стул. Стены зала украшали сине-красно-белые британские флаги, а из каждого угла смотрела круглая физиономия Черчилля.

Джульетта пришла на встречу с готовым списком вопросов, но уже через пару минут открыла блокнот на чистой странице и стала скорописью отмечать течение свободного разговора. Она привыкла засиживаться за полночь, тщательно продумывая каждую статью, но тут вдруг обнаружила, что ее воображению, при всей его тренированности, не угнаться за реальной жизнью этих женщин, эксцентричное обаяние и мудрость которых подействовали на нее так сильно, что скоро она уже смеялась вместе с ними и переживала за них. Марджори Стаббс поведала немало любопытного об испытаниях и бедах, которые выпадают на долю начинающего свиновода, отважившегося заняться разведением поросят на заднем дворе собственного дома; Милли Маклмур изложила остроумные способы применения дырявых чулок; а Имоджен Стивенс так проникновенно и красочно рассказала о недавнем возвращении домой жениха ее дочери, который воевал в авиации, пропал без вести и считался убитым, что все ее слушательницы дружно взялись за носовые платки.

И хотя все женщины, видимо, хорошо знали друг друга – среди них были матери и дочери, тетки и племянницы, подруги детства, – к Джульетте они отнеслись с большим радушием и теплотой: все, как могли, старались приветить ее в своем тесном кругу. Кроме того, им было любопытно и во многом забавно узнать, как смотрят на жизнь лондонцы, и многое из того, о чем рассказала гостья, выглядело для них не менее странным, чем их жизнь – для нее. Когда настала пора расходиться, Джульетта пообещала прийти на следующую встречу, хотя материала, собранного ею за один раз, хватило бы, чтобы развлекать читателей газеты года примерно до двухтысячного. Если нам суждено выиграть эту войну, решила она, шагая через поля в Берчвуд-Мэнор, это случится во многом благодаря женщинам – стойким, находчивым, которые собираются сейчас по всей Англии в таких вот комнатах, ободряют и поддерживают друг друга, не давая подругам упасть духом и опустить руки.