Дочь часовых дел мастера - [113]

Солнце пригревало, ветерок ласкал, и Джульетта, опустившись на траву под кленом, вдруг широко зевнула. Усталость нахлынула на нее, подхватила и увлекла в сон, и спорить с ней было невозможно. Такое часто случалось в последние дни, и всегда в самое неподходящее время – с тех самых пор, как она узнала о ребенке.

Подложив под голову вместо подушки свернутый кардиган, она легла на спину, так, чтобы видеть дом. Она пообещала себе, что полежит всего минуточку, а потом сразу встанет и пойдет, но солнце ласково пригревало ступни, и не успела она опомниться, как веки уже налились свинцом.

Проснувшись, Джульетта не сразу вспомнила, где она. Такого сна, как сейчас, – глубокого, без сновидений – она не знала уже много недель подряд.

Она села и потянулась. И только тогда заметила, что она больше не одна в саду.

Возле дома, у ближайшего к калитке угла, стоял человек. Он был старше нее. Не намного, и не столько годами, сразу ощутила она, сколько тяжестью души. Фронтовик – тут нельзя было ошибиться. Они до сих пор носили военную форму, эти несчастные, сломленные войной люди. И навсегда останутся особым поколением – замкнутым, словно запертым в себе.

Он смотрел прямо на нее, с лицом серьезным, но не строгим.

– Извините! – крикнула ему Джульетта. – Я нечаянно зашла сюда без спросу. Заблудилась.

Он помолчал, а потом ответил коротким взмахом руки. По этому жесту Джульетта сразу поняла, что все в порядке; он не рассматривает ее как угрозу и понимает, какой неодолимый соблазн этот дом и этот сад с присущей им магией обольщения представляют для беззащитного заблудившегося путника, которого в жаркий день манит клочок прохладной, тенистой травы под пышным кленом.

Не говоря ни слова и не оглядываясь, мужчина вошел в дом и закрыл за собой дверь. Провожая его взглядом, Джульетта увидела свои башмаки. Короткая дорожка тени тянулась от них по траве. Она посмотрела на часы. Четыре часа прошло с тех пор, как она бросила Алана на причале.

Джульетта обулась, завязала шнурки и, оттолкнувшись от земли, встала.

Она знала, что пора уходить; что ей надо еще выяснить, где она находится относительно деревни; и все равно расставаться с этим местом было невыносимо жаль. Она вдруг ощутила такую сдавленность в груди, точно что-то удерживало ее здесь физически. Посреди ровно подстриженной лужайки она остановилась, подняла голову и снова стала глядеть на дом, и от необычного, румяного света, который заливал его в тот момент, все в ее жизни вдруг стало совершенно ясным.

Любовь – таким было ее главное ощущение тогда, любовь глубокая, сильная, изначальная, не к кому-то или чему-то конкретному, а ко всему вообще. Этой любовью, казалось, было пропитано все, что она видела, и все, что слышала, тоже: залитая солнцем листва и глубокие тени под деревьями, каменная кладка дома и песни птиц, порхающих над головой. И в этом румяном сиянии она внезапно ощутила то, что люди религиозные, должно быть, чувствуют в церкви: ее омыла глубочайшая уверенность в том, что кто-то знает все ее мысли, всю ее насквозь, и у нее есть место, которому она принадлежит, и есть человек, которого она может назвать своим. И это было так просто. В этом был свет, красота и истина.

Когда она добралась наконец до «Лебедя», Алан уже ждал ее. Джульетта через две ступеньки взлетела по лестнице и распахнула дверь в их комнатенку, вся раскрасневшаяся и от жары, и от тех откровений, которые принес ей этот день.

Алан стоял у окна с частым переплетом, старинные стекла которого слегка искажали речной пейзаж, напряженная поза выдавала неловкость, как будто он принял ее, только услышав шаги на лестнице. Выражение лица было настороженным, и Джульетта не сразу вспомнила почему: да, они же поссорились на причале, и она убежала, пылая гневом.

– Ничего не говори, просто послушай, – начал Алан, – я хочу, чтобы ты знала: я никогда не имел в виду, что тебе надо…

Джульетта помотала головой:

– Все это уже совсем не важно, разве ты не понимаешь? Все это не имеет никакого значения.

– В чем дело? Что-то случилось?

Все было по-прежнему внутри нее – и ясность, и свет, – не хватало только слов, чтобы рассказать о них, но энергия золотого свечения переполняла Джульетту, и сдерживать ее не было больше никакой возможности. Она подбежала к нему, страстная, нетерпеливая, заключила его лицо в свои ладони и поцеловала его так, что всякая враждебность между ними, всякая напряженность, если они еще оставались, растаяли без следа. А когда он удивленно открыл рот, чтобы заговорить, она снова помотала головой и прижала палец к его губам, призывая к молчанию. Не надо слов. Слова все испортят.

Вот этот миг.

Сейчас.

Глава 20

Сад был почти таким, каким Джульетта его запомнила. Конечно, немного одичал, но ведь миссис Хэммет предупреждала, что женщина, владевшая домом в ту пору, когда Джульетта набрела на него в 1928 году, вынуждена была передать бразды правления своей собственностью другим.

– Девяносто лет, вот сколько ей было, когда она умерла тем летом. Садовник, правда, по-прежнему приходит раз в месяц, как было заведено при ней, только работает спустя рукава, да и что с него взять, – в голосе хозяйки прозвучала нотка презрения, – горожанин, он и есть горожанин. Люси в гробу перевернулась бы, случись ей увидеть, как он обкромсал розы в этом году, готовя их к зиме.