Дочь бакенщика - [47]

Однако солдат не показывался. Вскоре опять прибежал Габдулхак и, сказав, что солдат уже напоил коней и поднимается к деревне, вышел из кузницы.

— Такие вот дела, дочка. Кому как, а нам эдак, — вздохнул дед Юлдаш, вытаскивая из песка железо.

Ильсеяр, которая с любопытством следила за суетой в кузнице, сочувственно покачала головой и обратилась к Зухрэ:

— А как же Гаяз-абы?

Занятая работой Зухрэ даже забыла о деле Ильсеяр.

— Он, миленькая, не вернется до завтрашнего вечера, — промолвила она смущенно.

Ильсеяр с опаской взглянула на старика. Но Зухрэ знаком дала ей понять, что его можно не бояться. Тогда Ильсеяр вынула из-за пазухи свернутые листовки и протянула им.

— Спрячьте, пожалуйста, вот это получше. Как Гаяз-абы вернется, сразу ему передайте…

Старик и девушка ошеломленно смотрели на Ильсеяр, потом оба как-то сразу потянулись за свертком.

— Пожалуйста, Зухрэ-апа.

— Не сомневайся, милая.

Это было сказано так твердо, что Ильсеяр успокоилась.

А старик все еще был в каком-то недоумении. Он уже видел в Ильсеяр не ребенка, а человека, который совершал важные дела. Его руки, которые были тверды даже когда он тайком ковал сабли для отряда красных, сейчас дрожали от волнения.

— Поди, дочка, спрячь, — сказал он Зухрэ.

Зухрэ понесла бумаги за печку, где прятала сабли. Долго возилась там, потом вышла к Ильсеяр. Та поднялась ей навстречу.

— Я пошла, Зухрэ-апа.

Ее пытались уговорить остаться ночевать, но Ильсеяр не согласилась.

— Погоди, хоть чайку попьешь, — сказала ей Зухрэ.

На раскаленных углях шумел большой жестяной чай-ник, а с полки заманчиво выглядывало полкаравая пышного, ноздреватого хлеба. Только Ильсеяр не стала задерживаться, взяла в руки лапти и, попрощавшись, пошла к двери.

— Я провожу тебя. Есть у тебя деньги на лодку?

Ильсеяр покачала головой. Зухрэ достала с полки яичко.

— На. Дашь лодочнику.

А старик, подумав немного, протянул ей ведро.

— Ежели на дороге солдат или кто остановит, скажешь, что ведро приносила чинить. Держи!

«Ой, какой хитрый дед», — подумала Ильсеяр. А как вышли за дверь, сказала об этом и Зухрэ.

— Он такой, — подтвердила Зухрэ.— Это отец Гаяза-абы. Сабли для красных кует. С ума прямо сходит на этом деле. Кузница ведь у них с сыном в деревне была. Спалили ее и перешли вот сюда.

— Сами спалили?

— Ну да. Уж очень на виду она была.

Ильсеяр восхищенно сказала:

— Ох, какой хитрый.

— У него и прозвище — лиса, — рассмеялась Зухрэ, собираясь рассказать Ильсеяр историю прозвища деда Юлдаша, но вдруг остановилась и, поцеловав Ильсеяр, побежала обратно.

— Ой, заругает. Железо-то небось уже накалилось. До свидания, милая…

Луна скрылась за сгрудившимися на горизонте облаками. Сразу стало темнее, и Ильсеяр заторопилась к переправе.

Глава 9 Актуш и Фатима

Радости Ильсеяр не было границ. Она сразу, как увидела, хотела позвать их. Но… уж очень уютно они лежали. Окликнешь — вскочат тут же. И она молча, издали любовалась ими. Вон Актуш растянулся во всю длину возле порога будки, а Фатима уткнулась мордочкой ему в бок и безмятежно спит.

Возможно потому, что не было у них поблизости «сородичей», жили они вовсе не «как кошка с собакой». Правда, стоило лишний раз приласкать Актуша, как раздавалось недовольное мяуканье Фатимы, а если оказывали предпочтение Фатиме, не обходилось без ворчания Актуша. Но это случалось редко. Да и недолго они сердились друг на друга, тут же забывали обо всем и резвились, катались вдвоем на травке. Все же до такой дружбы, как сейчас, они еще никогда не доходили. Наверное, сблизила их полная заброшенность, несчастье, постигшее их дом.

Чтобы не разбудить Актуша и Фатиму, Ильсеяр шла на цыпочках. Но собака есть собака. Самые осторожные шаги и те разбудили Актуша, и он, хоть и через силу, но поднял голову и залаял. Лениво потянулась и проснувшаяся от лая Фатима.

… После того как чужие люди увели его хозяев, Актуш долго еще лежал на дороге, положив голову на след Ильсеяр, и скулил. Утром, когда перестала кровоточить простреленная лапа, когда солнечные лучи согрели его рану, Актушу стало немного легче. Он пополз вперед, принюхиваясь к следам Ильсеяр, но следы смыло ливнем, и ему пришлось повернуть обратно. Волоча лапу, он с трудом добрался до будки. Фатима, тоже почуявшая несчастье, но не слишком, кажется, опечаленная, сидела у порога и спокойно умывалась. Увидев Актуша в таком состоянии, она перестала мыться и с жалостью уставилась на него. Актуш, повизгивая, подполз к ней и растянулся рядом, подставив под лучи солнца раненую лапу. Больше он уже не поднимался. Если где поблизости раздавались шаги или подозрительный шорох, он чуть вытягивал свою острую морду, лаял в меру своих сил и снова умолкал. Фатима как будто понимала, что с ее другом случилась беда, садилась возле него, заботливо облизывала его, но больше ничего сделать для него не могла. Есть им было нечего. Может, в доме и осталась еда, но двери оказались плотно притворены.

… Первым заметил Ильсеяр Актуш. Хоть и раненый и крайне отощавший от голода, он попытался встать на лапы, однако тут же свалился. И все же преданный пес не хотел встретить так свою хозяйку. Актуш собрал последние силы и снова поднялся. Он дрожал, его ослабевшие лапы подкашивались. Ильсеяр казалось, что он вот-вот упадет. Но Актуш не упал. Неверными, шаткими шагами пошел навстречу Ильсеяр. Не доходя нескольких шагов, он устало опустился на задние лапы и тихонечко тявкнул.