Дочь бакенщика - [45]

Широкие, сильные плечи старика затряслись от рыданий.

— Не плачь, дед, — прошептала Ильсеяр.

Через несколько минут Ильсеяр уже выбралась за плетень. Матвей Иванович шел за ней.

— Ну прощай, внучка, — сказал он наконец.— Завтра, как стемнеет, отправлюсь в путь, к своей старухе, а может, сразу к партизанам. Эх, жалко, отца твоего не пришлось повидать. Легче бы на душе стало. Но кончится война, наладится жизнь, встретимся обязательно. Бабушка-то твоя обрадуется как! Ох, обрадуется!.. Может, тебе лучше к ней. Нет, далеко очень… Ну прощай!

Ильсеяр протянула руку Матвею Ивановичу:

— До свидания, дед.

— До свидания, цветочек мой…

Расстались.

Взволнованная нахлынувшими на нее мысями о судьбе матери, Ильсеяр шла, то ускоряя, то замедляя шаги. Перед ней встала картина жестокого убийства матери, как будто она сама была свидетельницей этой нечеловеческой расправы. И, словно желая уйти от тяжелого видения, девочка стремглав побежала вперед.

Деревня была уже далеко позади, когда Ильсеяр услышала громкий окрик:

— Внучка!

Ильсеяр вздрогнула, будто внезапно пробудилась ото сна, и оглянулась. За ней, перепрыгивая через валяющиеся под ногами снопы ржи, по-стариковски грузно бежал Матвей Иванович.

— Внучка, — повторил он, догнав Ильсеяр и переводя дыхание.

Ильсеяр, которая еще находилась под впечатлением тяжелых дум о матери, смотрела на старика отчужденным взглядом. В ней сейчас боролись два совершенно противоположных чувства к Матвею Ивановичу: вражды и сострадания.

Матвей Иванович чувствовал это и стоял перед ней, не находя слов, чтобы начать разговор. Потом торопливо расстегнул ворот рубахи и снял с цепочки с нательным крестом маленький перстень.

— На, возьми колечко твоей матери. Я его снял с пальца покойной. Как память о ней хранил. Теперь ты его носи.

Матвей Иванович протянул перстень растерявшейся Ильсеяр и дрожащими руками надел его ей на палец.

— Не поминай меня лихом, внучка. Что поделаешь? Я бы сейчас душу отдал, чтобы мать твоя была жива. Что я могу сделать?..

И вдруг он неожиданно резким движением сорвал с шеи цепочку с большим медным крестом.

— Вот он повелел мне убить родную дочь! Он! — Старик застонал и с силой швырнул крест оземь.

Крест, глухо звякнув, ударился о камень и упал в дорожную пыль.

Матвей Иванович стоял в расстегнутой рубахе — страшный и жалкий.

Ильсеяр, оцепенев, смотрела в его страдающие глаза, потом перевела взгляд на перстень. И странно, ей почудилось, будто из блеснувшего в свете луны камешка на нее глянула мать, красивая и добрая, как рассказывал ей отец. Ильсеяр даже поднесла перстень ближе к глазам, но видение уже исчезло.

Девочка словно онемела. Матвей Иванович понял, какое смятение он внес в еще не окрепшую ее душу, и хриплым от волнения голосом сказал:

— Прости, внучка, до свидания. До свидания, дорогая. Ежели свидишься с отцом наперед меня, передай ему поклон.

— Передам. До свидания, дед Матвей.

Ильсеяр повернулась и побежала к Белой, туда, где стояла их будка. Но вдруг она вспомнила, что за пазухой у нее лежат еще листовки. Она остановилась. Жена дяди Громова велела передать их каенсарскому кузнецу Гаязу. Во-он она, деревня Каенсар, на высоком берегу впадающей в Белую речки. Отсюда виднеется только ее кладбище. Идти туда или отложить на завтра, а сейчас пойти домой, поспать немного? Нет, тетя Марфа говорила, что надо скорее…

Ильсеяр свернула на дорогу в Каенсар.

Глава 8 В кузнице

Вон показался мост через речку. Единственная проезжая дорога, большак, по которому белые привозят оружие и увозят награбленное в окрестных деревнях добро, проходит через этот мост. Поэтому и охраняют его крепко. Однако, несмотря на охрану, мост поджигали уже дважды. Кто поджег, осталось неизвестным. Но с той поры гражданских через мост не пускали. Так и пошло: пешие переправлялись на лодках, а кто на лошадях — объездом, через каменный мост, до которого отсюда полдня пути. Ни то, ни другое не устраивало Ильсеяр: чтобы переехать на лодке, нужны деньги, а делать крюк некогда, да и заморилась она очень. Девочка решила перебраться на противоположный берег другой известной ей дорогой.

Свернув от большака влево, Ильсеяр через овражки и кустарники выбралась к берегу и сползла вниз до самой воды. Сидевшие на песке лягушки, испуганные ее появлением, одна за другой шлепнулись в воду. Мелкие рыбешки, приплывшие к берегу в поисках пищи или прячась от больших рыб, сверкнули серебристой чешуей, вильнули задорно хвостиками и скрылись в глубине. Ильсеяр внимательно прислушалась, осмотрелась кругом. Потом разделась, завернула в одежду листовки и, привязав узел с платьишком к голове, влезла в воду. Высунув из воды только голову, она бесшумно, совсем как те партизаны, которые захватили пароход белых, поплыла на тот берег. Выбравшись на отмель, Ильсеяр быстро надела свою одежонку прямо на мокрое тело. Затем, держась самой стенки обрыва, дошла до Каенсара, до тропки, которой женщины деревни ходят по воду. Чутко прислушиваясь к каждому шороху, Ильсеяр медленно поднялась наверх. Поднялась и тут же в страхе опустилась на корточки.

По улице с винтовками за спиной шагали два солдата, а напротив дома Карим-бая стояло несколько оседланных лошадей.