Дочь бакенщика - [44]

— Бумаги эти мне позже передали… В пути догнали меня…

— Сам товарищ Громов?

— Нет, сам он в тюрьме остался. Его жена, тетя Марфа.

— Ничего не понимаю.

— Чего же тут не понимать? Вчера, когда ему принесли передачу, дядя Громов дал знать жене, что меня выпускают, и велел, чтобы через меня послали бумаги. Тетя Марфа меня в поле уже догнала. Она видела, как я вышла из тюрьмы, но подойти ко мне в городе побоялась.

— Откуда же она тебя знает, Марфа?

Ильсеяр, конечно, могла бы сказать, что тетя Марфа и раньше несколько раз заходила к ним в будку, только Ильсеяр не знала, что она жена Громова. Но стоит ли вдаваться в эти подробности?

— Не знаю, дядя Джаббар, — ответила она спокойно.

Джаббар даже оторопел. Он внимательно смотрел на Ильсеяр, на листовки, потом подвел Ильсеяр к крохотному окошку, сквозь стекла которого падал лунный свет.

Да, та самая Ильсеяр, которая всегда прибегала передавать весточки от отца и сама, конечно, не понимала, что кроется за словами: «Отец получил письмо с фронта от младшего брата» или «Отец приглашает на рыбалку». Та самая Ильсеяр, дочь бакенщика.

Джаббар ласково поднял ее и прижал к груди. Под бешметом Ильсеяр зашуршала бумага.

— Или еще есть? — спросил Джаббар.

— Те не для вас, — ответила Ильсеяр и, сказав, что ей надо торопиться, пошла к выходу.

Вдруг из-под полка вылезли несколько человек. Ильсеяр подозрительно посмотрела на хозяина.

— Свои, — сказал тот и протянул товарищам листовки: — Нате!

Те схватили листовки и, низко склонившись над лавкой, на которой стояла коптилка, стали читать. Ильсеяр присела на порог, чтобы надеть лапти. В эту минуту постучали в окно. Джаббар вышел и тут же вернулся обратно. За ним следовал высокий, широкоплечий старик, русский. Он сразу заметил Ильсеяр и как-то странно посмотрел на нее из-под низко надетого картуза. Потом спросил у Джаббара:

— Чья?

— Это наша Ильсеяр, дочь бакенщика.

— Дочь бакенщика? Не Мэрдана ли?

— Она самая, Матвей Иванович.

Старик вдруг покачнулся и, обхватив руками голову, прислонился к стене:

— Наконец-то! Господи, помилуй!..

Все ошеломленно переглянулись.

— Что с тобой, Матвей Иванович? — промолвил Джаббар.

Матвей Иванович, не отвечая ему, опустился на колени возле Ильсеяр:

— Дочка моя!..

Это еще больше поразило всех.

— Ты что, Матвей Иванович, девочку пугаешь? Ведь ее отец Мэрдaн.

— Да… Мэрдан… А я отец ее матери. Я сам первый поднял на нее руку за то, что она вышла замуж за татарина, — глухо произнес старик.

Да, это был отец Варвары. Он очень скоро раскаялся тогда в своей жестокости. Но ненависть к Мэрдану, которого Матвей Иванович считал врагом своей веры, главным виновником гибели дочери, не утихала. Старик решил, что его душа не найдет покоя до тех пор, пока он не расправится с Мэрданом, пока не отнимет у него ребенка.

Дошли до него слухи, что Мэрдана приютил лесник Андрей. Но тот понял, что не для доброго дела расспрашивал старик о муже покойной дочери, и постарался замести его след, пустил слух, что Мэрдан ушел не то в Донбасс на шахты, не то на Урал.

Матвей Иванович горько запил, пропил все, даже свой клочок земли, и ушел со старухой в Белебеевский уезд, где, он слышал, жизнь была посытней. Нанялся там в батраки к одному кулаку-мироеду и, возможно, так и смирился бы, прожил бы до конца своих дней, да революция все перевернула. Началась гражданская война, и понял батрак Матвей Иванович, что не тех он ненавидел всю жизнь, кого следовало… А совсем недавно, когда с боями вошел в их село отряд Костина, старик подружился с партизанами и услышал от них о штурме парохода на Белой, о Мэрдане с маленькой дочерью узнал.

Тогда он и решил во что бы то ни стало найти свою внучку.

Костину как раз надо было послать человека в город на Белой. Матвей Иванович охотно взялся выполнить поручение. Он надеялся попасть из города к Мэрдану. Однако человек, к которому его направил Костин, сообщил, что ни бакенщика, ни дочки его сейчас не найти. Зато он попросил старика связаться с Джаббаром, передать ему записку. Так и попал Матвей Иванович в эту самую баню.

Сейчас старик не знал, как и говорить с внучкой.

Он протянул к Ильсеяр руки и тотчас же опустил их.

— Сиротка моя бедненькая!.. — бормотал он. — И глаза голубые, точно у матери, и косы русые… Эх, донюшка, Варюша моя! — застонал старик.

Ильсеяр растерялась. Ее охватили самые противоречивые чувства: и горькая обида и жалость к этому сломленному горем человеку. Она вскочила и выбежала в предбанник. Завязав там кое-как лапти, поднялась на ноги, чтобы уйти, но кто-то вышел из бани и схватил ее за руку.

То был Матвей Иванович.

— Внучка…

Это простое слово, произнесенное Матвеем Ивановичем, заставило Ильсеяр содрогнуться. Она отпрянула, отвернулась от старика. А он опять зашептал:

— Не бойся, не гнушайся меня, внученька! Прости меня! И за мать и за отца прости. Ведь я и отца твоего искал тогда, чтобы убить. Рай мне за это был обещан попом на том свете. А тот самый поп нынче вместе с помещиком Шахвали деревни грабит! Нет, не татары, оказывается, были мои враги, а попы да помещики. Мне бы теперь отца твоего встретить, прощение у него вымолить за все. И ты прости меня, внучка…