Дочь бакенщика - [41]

— Нет, приходили.

— Кто же?

— Прохожие заходили, рыбаки.

— Так ты говоришь, что они вместе собирались у вас?

— Вовсе не говорю. Вместе они не приходили.

— А что они у вас делали? О чем говорили? — спросил начальник с безразличным видом.

— Одни дорогу расспрашивали, чай пили. Рыбаки ведро одалживали уху варить.

Начальник не отрываясь следил за выражением лица Ильсеяр.

— Вот это уж мне не нравится, деточка, — сказал он. — Мы ведь с тобой подружились. Ты мне очень полюбилась. Если бы не так, твой дедушка еще мучился бы в тюрьме, вас бы сейчас не ожидала запряженная лошадь… Я пожалел тебя, полюбил как родную. А ты говоришь мне неправду. Дедушка твой признался, что у вас в будке собиралось по многу людей, а ты отрицаешь. Дедушка говорит, их Ильсеяр приводила, а ты говоришь совсем другое.

«Кого я приводила? Когда? Это он сам все выдумал», — растерялась Ильсеяр и сделала вид, что ничего не понимает:

— Знала бы, так сказала, дядя. Чего мне скрывать…

Начальник потерял всякую надежду на добровольное признание Ильсеяр. Его маленькие крысиные глазки зло блеснули под стеклами очков. В эту минуту где-то очень далеко загудел пароход. Ильсеяр обрадовалась гудку, точно человек, который после долгой слепоты увидел свет, и, забыв, где она находится, вскрикнула:

— Пароход!

«Вовремя напомнила, — подумал начальник. — Теперь уж я заставлю тебя заговорить». И ласково произнес;

— Да, пароход. Слушай, детка, а ты была там, когда пароход на мель сел?

«Вот ты какой хороший…» — подумала Ильсеяр, а сама как ни в чем не бывало ответила:

— Была.

— Откуда же там партизаны появились?

— Кто их знает…

— Ну ладно, ладно, — махнул рукой начальник, будто ему был безразличен ответ Ильсеяр. — Тебе, конечно, известно, кто позвал партизан. Просто ты мне не доверяешь. Так ведь?

— Нет, дядя, не так.

— Нет, так.

— Вовсе нет. Я и не заметила, как партизаны пришли. Спала я тогда… И папа и дедушка тоже спали…

— Ну зачем ты скрываешь! И, главное, от кого скрываешь…

— Зачем же я стану говорить, чего не было…

Тут в кабинет вошел часовой, доложил начальнику, что его ожидают в штабе. Начальник взглянул на часы и, увидев, что опоздал, разозлился. Ему уже было жалко потраченного на «эту упрямицу» времени, и он резко спросил:

— Значит, ты не хочешь ответить на вопросы?

Ильсеяр жалобно посмотрела на начальника:

— Я сказала правду, дядя.

— Смотри, детка, если будешь так упрямиться, я рассержусь и уж потом не отойду. Видела, как я с казаками расправился? Подумай и скажи, где живут люди, которые ходили к вам?

— Ничего я не знаю, дядя.

— Не знаешь?

Зазвенел колокольчик. Опять в дверях появились стражники… Начальник, чуть не топая ногами, закричал:

— Немедленно прекратить лечение старика! Привезти его из больницы и всыпать еще двадцать плетей! Солдат, посланных на поиски тела бакенщика, вернуть! Быстро!

— Слушаюсь, господин начальник! — рявкнули в один голос стражники и вышли.

— Вот так, деточка, — с издевкой произнес начальник. — Мы только с хорошими хороши…

У Ильсеяр потемнело в глазах. Она закрыла руками лицо и, припав к стене, заплакала. При мысли о том, что будут бить деда, на котором и так не было живого места, ее охватил ужас. А тело отца…

Ильсеяр с мольбой повернулась к начальнику:

— Не делайте, пожалуйста, этого. Я ведь ничего не знаю.

— Не знаешь? Что ж, зато теперь узнаешь. Идем со мной! — Начальник выдвинул ящик стола и вынул оттуда ременную плетку. — Не хочешь добром, мы найдем, как заставить тебя признаться…

Пройдя узким темным коридором, они вошли в холодную и сырую, как погреб, камеру, освещенную только коптилкой.

Ильсеяр едва разглядела там расхаживавших из угла в угол двух здоровенных людей.

Завидев Ильсеяр, они оба повернулись к ней, потом спокойно сняли со стены плети. Ильсеяр отшатнулась и прижалась спиною к стене.

— Снимай платье, щенок! — приказал ей начальник. — Снимай!

Ильсеяр испугалась и смутилась одновременно.

— Снимай, говорят тебе!

— Ведь я…

— Снимай!

Ильсеяр, плача, сняла платье. Ее худенькие, почерневшие на солнце плечи тряслись от рыданий. Она опустилась коленками на холодный пол.

Начальник, хромая, приблизился к ней.

— Если хочешь, чтобы мы остались твоими друзьями… Смотри, еще не поздно…

Ильсеяр не ответила.

— Ну!

Ильсеяр продолжала молчать.

— Скажи пожалуйста, сколько упрямства в этом щенке, а? Ну, скажешь или нет?

— Не знаю я ничего.

— Ложись!

Ильсеяр закрыла руками лицо и повалилась на пол.

Плетка змеей взвилась над ней и ожгла щуплую спинку. Ильсеяр вся сжалась.

Подыскивая место помягче, плетка взметнулась, задержалась на миг и, не найдя его, вытянулась еще раз вдоль лопаток.

Впервые испытавшая такую дикую боль, Ильсеяр дрогнула и застыла как в столбняке. Она долго не могла перевести дыхание, а потом судорожно глотнула воздух и заплакала.

— Может, теперь у тебя язык развяжется?

Ильсеяр, продолжавшая лежать ничком, лишь покачала головой.

Начальник выплюнул на Ильсеяр разжеванный окурок папиросы.

— Встань!

Ильсеяр шевельнулась, но встать не смогла.

Один из тюремщиков, рванув за руку, поднял ее.

— Одевайся!

Но Ильсеяр не могла и пальцем шевельнуть.

— Иди сюда!

Бессильно опустив плечи, покачиваясь, Ильсеяр с трудом шагнула к начальнику. Начальник с ненавистью уставился на нее красными глазками и вдруг ударил ее со всего размаха по щеке.