Добрый мэр - [55]

— Я думал… — начал Тибо.

— И совершенно правильно, господин мэр, я полностью с вами согласен. Двубортные костюмы идут мужчинам более худощавого телосложения. — Кеманежич приставил к животу Тибо два пальца и обежал ими его талию. — Очень хорошо сидит, не слишком узко. — Затем он хорошенько дернул за шов на спине. — Садиться будет удобно, как видите. Мы гордимся своим щедрым кроем.

— Спасибо, — пробормотал Тибо. — Я как раз думал о чем-то в этом роде.

— Очень приятно это слышать, господин мэр. Давайте теперь покажем результаты наших усилий обворожительной госпоже Крович.

И единственным вальсирующим движением господин Кеманежич развернул Тибо так, что он в мгновение ока оказался по ту сторону занавески.

Агата встала, приветствуя их появление улыбкой.

— О, да, — сказала она. — О, да, это то, что нужно. Дайте-ка, я посмотрю поближе… — По ее голосу слышно было, как она им гордится, и чувство это было более чем просто дружеским. Таким тоном жены обычно говорят о своих мужьях. Тибо заметил это и решил, что он не против. Ему казалось, что у нее есть на это право.

Именно таким голосом говорила бы с ним Единственная, если бы она только была в его жизни, если бы он ее нашел, — и сейчас, слушая Агату, Тибо понимал, что он все-таки нашел ее. Агата и была той единственной.

Она столько лет была рядом — и только сейчас, в магазине Купфера и Кеманежича, среди ящиков с надписями «носки синие» и «носки черные», стеклянных шкафов с нижним бельем и ночными рубашками, вешалок с галстуками кричащих расцветок, что стояли вокруг и смотрели, словно зеваки, увидевшие аварию на дороге, — только сейчас он понял, что она была Единственной все это время. Но она была Агатой Стопак, и, хотя они и выйдут из магазина вместе, вскоре она должна будет с ним расстаться. Она должна будет расстаться с ним на ближайшей трамвайной остановке и отправиться на Александровскую улицу, к обойщику Стопаку. Он увидел это так ясно, как если бы смотрел на город с высоты моего собора. Он увидел это и спросил:

— Ну как?

— О, мне нравится. Очень элегантно. — Агата повернулась к Кеманежичу: — А есть у вас такой же, только черный?

— Да, сударыня, есть.

— Точно такой же?

— Точно такой же, сударыня, — с ледяной вежливостью ответил Кеманежич. — В точности. Абсолютно идентичный.

Агата обворожительно улыбнулась.

— В таком случае мне кажется, — она обменялась с Тибо быстрым взглядом, — мы его возьмем. Я имею в виду черный. Упакуйте, пожалуйста, оба. И вешалки тоже.

Господин Кеманежич слегка поклонился, как поклонился Емко Гильом в книжном магазине, признавая, что имеет дело с достойным противником, и удалился.

А после этого оставалось лишь перетерпеть несколько неприятных мгновений у прилавка — торговый эквивалент ватки, которую дантист прикладывает к тому месту, где только что был зуб. Тибо открыл свою чековую книжку, положил ее на поцарапанную стеклянную крышку ящика со сложенными белыми майками, выписал чек на астрономическую сумму и завладел двумя пухлыми коричневыми свертками, на каждом из которых красовался темно-красный диагональный штамп: «Купфер и Кеманежич».

Господин Кеманежич поспешил открыть дверь и встал у выхода, согнувшись в поклоне этаким полуоткрытым перочинным ножом.

— Костюмы просто замечательные, — сказала Агата.

— Спасибо, сударыня. Спасибо. Можем заверить вас, что они прослужат исключительно долго.

— Такие замечательные, что господину мэру, пожалуй, не понадобится костюм, сшитый по мерке. Извините за беспокойство и спасибо.

Дверь за ними закрылась так резко, что восковый манекен в витрине зашатался, словно решил, наконец, предпринять робкую попытку к бегству. Тибо ухмыльнулся.

— Как вы ловко с ним, а! — Он обернулся и увидел, что Кеманежич смотрит на него, отогнув уголок занавеси. Занавесь тут же вернулась на место. — Давайте-ка поторопимся, пока на нас не спустили собак!

С учтивостью, приличествующей мэру Дота, Тибо предложил Агате руку, и она, как то приличествует Единственной, обхватила ее двумя руками и прижалась щекой к его плечу.

Так они и шли — как мужчина, несущий свежеприобретенные костюмы, должен идти вместе с женщиной, которая его любит, — шли по Альбрехтовской улице по направлению к Коммерческой площади, мимо кооперативного обувного магазина, когда Тибо увидел такси, которое очень, очень медленно двигалось им навстречу, едва не касаясь колесами тротуара, словно шхуна, огибающая в бурю мыс Горн; и там, в этом такси, держась за кожаную ручку, свисающую над задним стеклом, сидел адвокат Емко Гильом. Когда такси проехало мимо, он медленно повернул голову, словно закованная в броню черепаха, решившая взглянуть на безобидное бревно, плывущее неподалеку. Он не улыбнулся. Не кивнул. Не помахал рукой. Он вообще никак не дал понять, что узнал Тибо, — но их глаза на мгновение встретились. Гильом смотрел на него, словно в пустоту, словно ничего не видел. Но он видел. Такси проехало мимо, и Тибо остановился, глядя ему вслед на затылок Гильома. Голова адвоката была повернута строго вперед, в направлении лобового стекла.

Вечером того дня, сидя в одиночестве у себя дома и разглядывая пляшущие в камине язычки пламени, Тибо вспоминал, как тогда на Альбрехтовской улице он внезапно оцепенел, а по спине пробежал холодок. Он вдруг выпрямился, поднял голову, которая до того момента была склонена к голове Агаты, стал очень отстраненным и холодно-учтивым. Он довел ее до трамвайной остановки, где с видом банковского посыльного, доставившего пакет по назначению, спросил: