Добрый доктор - [16]

— За Майка? Ja, она по-прежнему с ним. Говорит, что он ее любовь на всю жизнь.

— Фрэнк, он никогда не был вашим другом, — торжественно провозгласил Лоуренс. — Настоящий друг никогда бы так с вами не поступил.

— Да, Лоуренс, я это сознаю.

— Я никогда бы так не поступил. Никогда на свете.

— Похвально.

— Я не стал бы больше носить кольцо, — сказал он. — Почему вы его носите, Фрэнк?

— Не знаю, — сказал я. — Привычка.

Но золотой блик на моем пальце был скорее символом, чем привычкой. Я спрятал его, сжав руку в кулак.

Уверяя: «Я никогда бы так с вами не поступил», Лоуренс имел в виду, что он мне настоящий друг. Полагаю, он воспылал ко мне симпатией чуть ли не с первого дня знакомства. Но эта привязанность не была взаимной. Для меня Лоуренс был просто соседом по комнате, человеком, который временно вторгся в мою жизнь, нарушив ее устоявшийся уклад.

И все же я поймал себя на том, что провожу с Лоуренсом много времени. Отчасти не по своей воле — в комнате или на работе мне было некуда от него деться. Но и в часы досуга — почти бессознательно — мы стали составлять друг другу компанию. Игра в пинг-понг стала для нас вроде ритуала. Раньше я никогда не засиживался в уголке отдыха — очень уж уныло там было. Но оказалось, что перекидываться пластмассовым шариком и бессвязными замечаниями даже приятно. Наши разговоры обычно походили на пинг-понг: пустопорожние, бесцельные. Способ скоротать время.

Иногда мы вдвоем отправлялись в буш. Я уже много лет не ходил в походы, но теперь они возобновились. Не помню уж, кому принадлежала идея — мне или ему, но именно он раздобыл большую карту нашего района. Обычно карта висела на стене над кроватью Лоуренса, но хотя бы раз в неделю он снимал ее и размечал маршруты на выходные. Прихватив сандвичи и пиво, мы бродили по тропам. Я показывал ему то, что запомнил по давним прогулкам, водил по живописным местам. В буше мы обычно чувствовали себя привольно, хотя Лоуренса всегда немного нервировала дикая природа.

По вечерам мы все чаще и чаще захаживали к Маме Мтембу. Конечно, посещения бара не были мне в новинку — мало ли я там бывал! Но раньше я появлялся у Мамы от случая к случаю и долго не засиживался; по вечерам в баре становилось, по моим меркам, слишком тесно и дымно. Как правило, туда сбредались все свободные от дежурства сотрудники больницы; вынужденное панибратство за кружкой пива было выше моих душевных сил. Но теперь, в обществе Лоуренса, атмосфера бара почему-то казалась мне более гостеприимной.

У Мамы Мтембу в нерабочее время служебная иерархия ничего не значила. Повара Темба и Джулиус были на равных с Хорхе и Клаудией. Иногда за столик запросто подсаживалась даже доктор Нгема, хотя ее присутствие вносило легкую ноту неловкости. Сам я никогда до конца не расслаблялся, но, отчасти переняв незакомплексованность Лоуренса, стал держаться не так отчужденно, как раньше.

Однажды утром после очередных ночных посиделок в баре я оказался в столовой наедине с Хорхе. Добродушно посасывая свой ус, он сказал:

— Этот молодой человек… ваш друг… Он хороший молодой человек.

— Кто? Лоуренс? Он мне не друг.

— Не друг? Но вы везде вместе.

— Доктор Нгема подселила его ко мне в комнату. Но я не так уж хорошо его знаю.

— Он хороший молодой человек.

— Не сомневаюсь. Но пока еще он мне не друг.

Меня почему-то коробило, что между мной и Лоуренсом ставят знак равенства. Слово «друг» ассоциировалось у меня с определенными вещами. Майк был моим другом, пока не сбежал с моей женой. С тех пор я не обзаводился новыми друзьями. Не хотел никого подпускать к себе близко.

Но это слово звучало вновь и вновь. «Ваш друг сделал то-то». «Ваш друг был здесь». «Как там ваш друг?» И постепенно слово истиралось. Все меньше уязвляло мой слух.

— Вы уже поговорили с нашим новым другом? — спросила меня однажды доктор Нгема, когда мы вместе возвращались в жилой корпус.

— О чем? — переспросил я, искренне не понимая, что она имеет в виду.

Возможно, это недоумение свидетельствовало, как я переменился.

— Вы же знаете. Вы собирались показать ему больницу… обсудить вопрос о его направлении в другое место.

— Ах, да! Да, я с ним поговорил. Но ему здесь нравится. Он не хочет уезжать.

— Ну-ну. Это что-то новенькое, — сказала она.

Мы шли в ногу. Четыре подошвы слаженно втаптывали хрустящий гравий.

— Вы могли бы, — сказала она, помедлив, — слегка на него надавить.

— Вообще-то я ничего не имею против его общества.

— Действительно? Я правильно понимаю, что вам нравится делить свою комнату с соседом?

Это был совсем другой вопрос, никак не связанный с предыдущим.

— Нет, — сказал я. — Рут, если появится какая-то возможность… Комната Сантандеров, любая другая… Я был бы очень признателен.

— Буду иметь в виду, — сказала она.

Но я сознавал, что ничего не изменится: Лоуренс останется в моей комнате.

— Они не уезжают, — объявил он как-то, когда мы вместе дежурили в ординаторской.

— Кто?

— Сантандеры. Вы мне сказали, что они уезжают и я переберусь в их комнату. Но вчера я с ними говорил, и они сказали, что остаются здесь.

На деле все было куда сложнее, чем казалось ему. Я знал это наверняка, потому что подслушал часть этой вчерашней беседы. Пока я ужинал, Лоуренс, серьезно наморщив лоб, дискутировал с Сантандерами в уголке отдыха. Мне стало любопытно, о чем разговор.