Добрый деловой человек - [93]

— Кичик-кишлак, — поправил Глеб. — Маленький, значит. Знаю. Так в чем дело?

— Говорят, когда-то эмиров и ханов резиденция была?

— Сомневаюсь. Резиденция летняя у поселка Кермине была.

— Так тем более! — воодушевленно воскликнул Шемякин. — Не было и не надо! Мы там зону отдыха организуем. Водовод рядом пройдет? Рядом. С Морозовой и Бакулиным я переговорил — они нам хоть санаторий там нарисуют. Деревьев привезем больших, — парк насадим, бассейн сделаем. Отдыхай — не хочу! Затем и пришел — посоветоваться.

— Предложение дельное, — сказал Базанов и подумал: «Ловок, черт, этот Шемякин, находчив, начинен идеями. Не таким он приезжает на объекты. Там он жесткий человек, большой начальник, правая рука Богина».

— И материалы найдем, — воодушевленно и радостно пообещал Шемякин. — Вот с рабсилой труднее будет.

— Воскресники объявим. Каждый с удовольствием свои часы отработает, если мы с вами воскресники эти похожими на праздник сделаем.

— И чудненько! — Шемякин, просияв, поднялся было, но тут же, как бы раздумав, еще плотнее уселся на стуле, сказал: — Почему вы меня не любите, товарищ Базанов? Давайте откровенно, если можно, а?

— Я люблю маки в степи и трюфели, — сказал Базанов. — А вы? Наши служебные отношения строятся на общепринятых началах. Я, так же, впрочем, как и многие другие, не одобряю вашего стиля работы и говорю об этом прямо.

— А в чем мой стиль, мои ошибки? Чтоб я знал, так сказать, от чего избавляться, что изживать. Ни разу вы меня не вызвали, не побеседовали.

— Зачем же вы шутки шутите, Матвей Васильевич?

— Если вам не хочется отвечать на мой вопрос, я могу подождать, пока вы меня вызовете.

— Считайте, что я вас вызвал, для того чтобы сказать все, что думаю о вашем стиле работы. Лично я — коммунист Базанов, а не секретарь парткома Базанов. Чтоб говорить как парторгу, мне пришлось бы подробнее и обстоятельнее ознакомиться с вашей работой. Вы — человек осведомленный и уже, конечно, знаете, что говорили о вас на семинаре секретарей первичных организаций. Так вот, Матвей Васильевич, мое мнение. Вы поверили в то, что начальник строительства всегда и везде будет вас защищать, захмелели от его похвал и поблажек, переоценили свои возможности. Я не понимаю, откуда что взялось. Этот ваш непререкаемый вид, ваш хамский тон с подчиненными. У вас есть хватка. Я не хочу думать, что за вашим поведением кроются корыстные интересы, хотя корысть ваша ясна — вы надеетесь, как говорится, сделать карьеру. Вы уверены в Богине, хотите стать для него незаменимым и на его плечах вылезти на более высокие посты. Я человек не честолюбивый, но честолюбивых понимаю и не осуждаю. Если они идут к цели дозволенными путями, простите за резкость и прямоту.

Шемякин слушал с удивительным спокойствием. Легкая улыбка не сходила с его лица, глаза с прищуром смотрели внимательно. И только на скулах орехами катались желваки. Он вздохнул, осуждающе покачал головой и сказал:

— Нет, вы меня плохо знаете, Глеб Семенович, совсем плохо. Ошибки есть. Не ошибается тот, кто ничего не делает. А моя деятельность знаете чем определяется? Богинским «давай, давай!». Для него слов «нет», «невозможно», «нельзя» не существует. А я снабженец, хозяйственник, мне положено вытягивать, добывать, крутиться.

— Хотите, послушаем вас на парткоме? Вот и расскажете о трудностях, а мы о своих к вам претензиях.

— Когда же?

— Известим вас заранее.

— Копаете, значит? Обиженных всегда собрать можно: вокруг тех, кто руководит, всегда обиженные найдутся.

— Зачем же так? Вы считаете линию своего руководства верной?

— В настоящих условиях — да.

— Что за условия, если не секрет?

— Пустыня, сроки, обилие объектов, коммуникаций, подрядчиков и субподрядчиков. Необходимость лавировать, давать поблажки. Хозяйственника могут судить только хозяйственники.

— Среди членов парткома есть и хозяйственники. Хотя, я надеюсь, вы нам популярно все объясните.

— Да уж постараюсь!

— А пока учтите, что я вам сказал. Мы строим комбинат и город, но…

— И я строю комбинат и город! — горячо воскликнул Шемякин.

— Да, вы строите комбинат и город, — спокойно возразил Базанов. — Но при этом разваливаете отношения между людьми.

— Это еще надо доказать!

— Об этом многие говорят, Матвей Васильевич.

— Мало ли что говорят! Вот и о вас, к примеру, говорят: соперника Базанов сплавил. Я же не верю! И борюсь с такими подлыми слухами.

«Началось, — на мгновение цепенея от неожиданности удара, подумал Базанов. — Может, Шемякин и распространяет эти подлые слухи? Дать ему в морду? Но он только и ждет моего срыва, надеется на него».

— Хорошо, товарищ Шемякин, — сказал он устало. — Мы еще поговорим.

— Так уж это наверняка. Встретимся, — нахально ответил Шемякин, спокойно кивнул и вышел…

Пронзительно и глубоко, точно от укола длинной иголкой, заболело сердце. Еще укол, еще… И вдруг боль прошла, осталась испарина на лбу, крупные капли холодного пота. А день, как и вчера, и позавчера, предстоял душный, невыносимо жаркий — по утру видно. Уже дышать нечем. Глеб посидел в кресле не двигаясь, прислушиваясь к тому, что происходило внутри него. Боль не повторялась. Глеб встал, взял соломенную шляпу и вышел. Он шел несуразно длинным коридором управления, здоровался со всеми встречными, и ему казалось: они тоже думают, что он специально отправил Яновского в Ленинград.