Добрые люди - [4]

— Здравствуйте, Исса Мисис, — сказал Сергей улыбнувшись. Они кивнули головами, подходя к воротам.

— Вот гуляем, — продолжал он. — Смотрим кругом, природой любуемся.

Девушки вышли за ворота, одна из них задержалась, строго сказав:

— Пришли обрезание делать, так ведите себя прилично, — она засмеялась и захлопнула дверь в воротах.

— Эта Фатьма, — шёпотом сказать Сергей, — ничего, да?

Равиль провёл их в дом, в небольшую без мебели комнату с маленьким окном, столом и несколькими стульями.

Вышел Хусаин, еще не старик, высокий бритый мужчина. Поздоровались, сели, помолчали.

Хусаин развёл руками, вдруг проговорив:

— Мне нечего вам пока сказать, я всей душой с вами, но всё это от вас зависит, решатся ли ваши люди.

Они посидели ещё немного, и все разом вдруг поднялись. Вышли во двор. Хусаин за ворота не пошёл. Подвезли Равиля до дома.

— Приезжай вечером к Сысканскому броду, как стемнеет.

Бросив мотоцикл возле реки, рубили тальник на плетень, очищая от лишних веток, кидали жерди в прицепленную тележку. В кустах Сергей вспугнул зайца, но не видел его. Заметил Андрей, бросился бежать, бросив в него топор, промахнулся. Заяц по низкой, выеденной скотом траве быстро скакал через поле, огромный и толстый.

Жерди они свалили у своего огорода, под заваливающимся плетнём. Огородами пришел мужик, стриженный под чубчик, Стоял, курил молча, рядом.

Потом вдруг сказал себе под ноги:

— Слышь-ка, Андрей, я тут думал, согласен я, давай, где надо распишусь.

Андрей усмехнулся.

— Да не надо расписываться, не на почте. Согласен и ладно.

— Делать-то что?

— Да ничего, — пожал плечами Андрей, затачивая топором жердь.

— Так я пойду, ты заходи, если что.

И снова ушёл огородами, перескакивая арыки и конопляные заросли.

Отец пристроил крышку к гробу, всё сходилось, он крикнул Андрея, и они оттащили его к стене сарая, для обивки.

— Сыроватые доски. Тяжёлый.

С веранды мать позвала ужинать, оставив накрытый стол, тут же ушла на ферму, мрачная, прихватив ведро.

Под вечер Андрей выкатил мотоцикл через передние ворота, начинало темнеть, поехал улицей к клубу. Ожидали кино, в основном молодежь: девчата, несколько парней. Андрей прошёл в клуб, здороваясь за руку с парнями, осмотрел небольшое фойе, пустой зрительный зал, выходя заметил Фатиму, в красном бархатном платье с чёрным узким галстуком-шнурком. Она стояла с подружкой возле его «Урала», переговариваясь, осматривая улицу.

Андрей уже завёл мотоцикл, тогда она чуть покосилась в его сторону, чуть улыбнувшись, показав белые зубы, но тут же отвернулась.

«Урал», стрекоча, взобрался на самый гребень холма. Открылось неровное поле с полоской лесополосы. Совсем далеко село в тучах солнце, да шум одинокого трактора.

Андрей проехал поле, дорога запетляла и вдруг сорвалась с холма вниз к реке. Он спустился в долину, не включая света, проехал вдоль реки, остановился у переката.

Прошёл к воде, окунул ладони, посидел, изредка оборачиваясь, вернулся к мотоциклу, привалившись на задок люльки. Тут вдруг заметил два мотоцикла, сливающиеся с одинокими кустами невысокой волчьей ягоды. Один из них завёлся и подъехал. За рулём сидел малознакомый татарин, в люльке Хусаин, похожий на вождя индейского племени. Хусаин вылез, и они пошли с Андреем вдоль берега. Андрей руки в карманах, Хусаин сцепил их за спиной. Они прошли до первого поворота реки, постояли, о чём-то разговаривая, пожали руки, пошли обратно.

— Только ещё одно условие, — замявшись, сказал Хусаин. — Может, оно самое главное.

Они остановились, глядя друг на друга. Андрей в глаза, Хусаин чуть в сторону.

— Ты должен жениться на любой нашей девушке, на татарке, тогда мы поверим. Любую выбирай и женись.

— Что, прямо завтра? — рассмеялся Андрей.

— Зачем завтра, ты слово дай, сначала посмотришь, выберешь?

— А если не согласится?

— Э, что говоришь, главное, незамужняя чтоб, — Хусаин тоже рассмеялся.

Они пожали друг другу ещё раз руки. Хусаин похлопал его по спине и тут же уехал. Было совсем темно.

Паньку хоронили всем селом, шли и старые и малые. Много приехало из города. Мужики попеременно несли гроб, подымаясь в гору, к кладбищу. Убивалась мать Панина страшно, больше у неё детей не было. Панька лежал в чёрном костюме с впалым животом и в белой рубахе, помолодевший, с белой чёлкой, неестественно шевелящейся на ветру. Поставили ему крест.

Вечером к Андрею пришёл Демидов. Ещё раз помянули Паньку, выпив водки. Демидов стал рассказывать.

— Вавиловы согласны, Рязановы, Кукушкины, Некрасовы, Лыковы, Потехины…

— И татары тоже согласны, — тихо добавил Андрей.— Тогда уж по утру, скажи всем.

Съезжались часов в шесть утра, хоронясь, через мост и в степь, к дальним холмам, где стоял летний домик для пастухов.

Четверо парней остались на холмах, заперев мотоциклами спуск в долину

Собралось восемнадцать человек. Тихо переговаривались друг с другом о погоде, о хозяйстве, подъехали трое татар в «Москвиче». Говорил Падуров.

Дело так выходит, что уже если что случится, то не Андрею Николаевичу, — назвал он Андрея по имени-отчеству, — ответ держать, а нам всем. И уже сколько нас здесь есть, то больше никому знать не надо. Каждый здесь и за себя, и за всю свою родню ответчик. Как выйдет, я не знаю, но всё же сообща решать будем и поклянёмся же здесь в этом раз и навсегда. Андрей Николаевич вроде как за голову, за атамана, ну а мы полковники при нём, попробуем и такую жизнь, может, выйдет чего. Дело-то страшное, потому мы и смерти, случись что, бояться не должны. Пусть же Епанчин перед нами поклянётся, что всё будет по совести. Большие дела с нашего согласия, и ничего против воли нашей он преступать не будет. Пусть поклянётся, а потом и мы поклянёмся ему в помощи и повиновении, ему, и сами промеж собой. Так вот я думаю, и без этого нам нельзя.