Добрые книжки - [74]

— Посмотрите, люди добрые, они сына моего убили! Павлика моего покалечили! — выкрикнул Виктор Леонидыч из форточки, грозя кулаком. — Я этого дела так не оставлю.

И через минуту он выскочил на улицу в летних сатиновых трусах в пурпурный горошек и в майке, неправдоподобно заляпанной вчерашним обедом.

— Хорошо тут у вас, на природе: воробушки чувыркают, солнышко ярко светит, собачки вешаться не желают!.. — Виктор Леонидыч помахал ногой, как бы намереваясь отвесить собаке зловещий пендель. — А бездыханное тело моего любимого сына, как я погляжу, никого не волнует — помер, дескать, и ладно, туда ему и дорога!..

— Я ещё не помер, папа. — покалеченным голосочком промямлил Павлик. — Я ещё жив.

— Помолчи, тебе сейчас вредно разговаривать. Я тебя просил не впутываться в эту историю, а ты меня не послушался, так что пеняй теперь на себя. Но этого дела я так не оставлю.

Виктор Леонидыч схватил собаку за шкварник и внимательно впялился ей в глаза.

— Эту тварь совсем не просто повесить. — медленно произнёс он, быстро соображая способы борьбы с обитателями преисподней бездны. — Я так думаю, дядя Валера, что твою собачку по мозгам шибануло ещё в то время, когда она щенком была: вот когда она тебя в первый раз увидела — тогда её и шибануло, и с тех пор у ней в мозгах Шибанутка заселился. Или что-то вроде того.

— Бес?? — вздрогнул дядя Валера.

— Говорю же: Шибанутка!! Существо такое есть, мне про него ещё бабка рассказывала — любит оно в мозгах разместиться у чувствительных придурков, чтоб мурыжить по-своему!! Тут вот что надо срочно предпринять, друзья мои, и делать надо срочно!.. Да не суетитесь вы! — прикрикнул Виктор Леонидыч, увидев, как дядя Валера метнулся за топором, а Алексей Николаевич принялся наворачивать из бельевой верёвки новую петлю.

— Папа, а ведь Шибанутка злой? — спросил Павлик, продолжая высиживать вечность среди обломков виселицы.

— Он очень злой, но и мы не лыком шиты — ты сейчас в этом убедишься! — Виктор Леонидыч привязал собаку к бревну, пшикнул для острастки, и указал, как надо в дальнейшем действовать Алексею Николаевичу и дяде Валере. — Раскройте пасть этой тварюге, да поаккуратней, чтоб ничего в челюстях не сломать — собачка-то не виновата, что ей в мозги Шибанутка вселился, собачке-то ещё жить да жить — а я руки свои в пасть просуну, докопаюсь до самых мозгов и вытащу Шибанутку. И тут уж ему спуску не будет — в этом я могу вам поклясться.

— Так-то у меня собачонка здорова и от бешенства привита — если вдруг цапнет, то не беспокойтесь. — утешил дядя Валера.

Алексей Николаевич незамедлительно ухватился за верхнею собачью челюсть, а дядя Валера за нижнею, и они искусно распахнули пасть до предельной широты, несмотря на яростное сопротивление зверушки. Виктор Леонидыч проник обеими руками в пасть, натужно покряхтел, скребя пальцами по внутренностям черепной коробки, и дотянулся до мозгов, откуда принялся вышаривать коварного врага, выказывая мимикой на лице каждый неожиданный собачий закуток или заманчивую прореху. Очень скоро он издал победоносный крик, вцепился в искомое существо, загнанное в угол инфернальных забав, и напрягаясь изо всех сил, вытянул его на поверхность.

— Вот ты каков голубчик, полюбуйтесь на него! — с лукавым гостеприимством произнёс Виктор Леонидыч. — Но и мы не лыком шиты — о чём я не устану повторять!..

Шибанутка оказался существом карликового размера, щуплым и бескостным, выкрашенным в порыжелый цвет, немного напоминающим суслика с ассиметричной ворчливой мордочкой на маленькой приплюснутой голове. Тоненькие раздражённые звуки, которые процеживал через забор клыков Шибанутка, напоминали причудливо-наивное человеческое ойканье, только с грубоватым оттенком, имеющим бесовскую ухватку.

— Сердится! — зловеще прогундосил Виктор Леонидыч. — Догадывается, что сейчас ему кирдык настанет, и он ещё тысячу раз пожалеет, что вселился в бедную собачонку. Ну, да что теперь понапрасну горевать, нас жалостью не пробьёшь — мы ещё и не таких голубчиков на тот свет отправляли!..

Бедная взъерошенная собачонка обессиленно потявкивала на врага, который на протяжении стольких лет мучил её, а рядом сидел Павлик и меланхолично похихикивал.

— Я сейчас Шибанутке обухом топора врежу по балде. — сообщил Виктор Леонидыч. — А он быстро размозжится и сдохнет. Но горевать о нём никто не будет, ибо здесь, в основном, собрались люди взрослые и к сентиментальности не склонные.

На предложение Алексея Николаевича произнести для надёжности парочку заковыристых экзерсисов, Виктор Леонидыч ответил категорическим отказом, и в который раз напомнил, что он не лыком шит. Преисполненный красочного воодушевления, он схватил топор на манер сноровистого гладиатора, и треснул обухом в самый центр переносицы Шибанутки.

Существо покачнулось, всплеснуло ладонями, и даже позабыло в растерянности произнести своё чавкающее ойканье, но ничуть не пострадало.

— Как же ты, Виктор Леонидыч, размозжишь кости Шибанутке, если костей у него нет? — посуровел дядя Валера, присаживаясь рядом с Павликом. — Его и потопить теперь замучаешься, поскольку нет внутри у него ничего тяжёлого. Вот если по нему электрическим зарядом шарахнуть — то вышел бы толк: у нас на работе мастера цеха однажды шарахнуло, так он в миг помер; тоже говнистый человек был, несмотря на привилегированное положение.