Добрые инквизиторы. Власть против свободы мысли - [5]

В 1859 году была опубликована книга Дарвина «Происхождение видов», и через двадцать лет едва ли хоть один натуралист в мире не поддерживал теорию эволюции хотя бы частично^{9}. Но широкой общественности было сложнее поменять свои взгляды. Новый научный консенсус оставил позади миллионы обычных людей. Для христиан-фундаменталистов это был вопрос морали. В 1920-х годах они развернули кампанию за то, чтобы изгнать богопротивный эволюционизм из школ, и к концу десятилетия в четырех американских штатах запретили преподавать дарвинизм, а больше двух десятков других штатов были близки к этому. Среди тех четырех был Теннесси, где законность запрета была поставлена под сомнение в ходе знаменитого Обезьяньего процесса 1925 года. Тогда запрет не сняли, но лидер фанатиков Уильям Дженнингс Брайан, выступавший в качестве свидетеля, был опозорен, пресса высмеивала антиэволюционистов, и к концу десятилетия движение выдохлось. Оно ушло в себя и почти что — хотя и не полностью — кануло в прошлое.

Когда либерально настроенный американец — такой, как я и, возможно, вы, — смотрит на креационистов тех дней, он видит шайку невежественных неандертальцев, идущих против прогресса. Но мы будем несправедливы, если не подумаем о том, насколько должно быть страшно видеть, как втаптывают в грязь вашу священную книгу, а на ее место возводят нечестивого светского идола. Креационисты пытались защитить свой мир, свое достоинство.

У них ничего не получилось. Но их недовольство не исчезло; оно мучило их, как зубная боль. Креационисты начали понимать, что не просто проиграли битву за превосходство; они проиграли даже битву за то, чтобы их взгляды считались равноценной альтернативой. В 1960-х годах креационизм возродился, но с хитрым дополнением. Теперь, по словам креационистов, это был «научный креационизм»: альтернативная теория. Так же как и в предыдущие десятилетия, ученые и интеллектуалы либерального толка со смехом отвергли научный креационизм; практически ни один уважаемый исследователь не готов был поддержать эту идею. Она представляла собой старый библейский сюжет, очищенный от ссылок на Бога и Библию и снабженный всеми возможными лоскутами доказательств — настоящих или вымышленных, — которые удалось собрать. Но широкая общественность оказалась более открытой для новой теории, чем профессионалы. И в 1970-х годах креационисты поняли, за что стоит бороться: за равные возможности в публичной дискуссии для креационизма!

Они доказывали, что эволюция — это такая же религия, как и сотворение мира, и что «наука о сотворении» столь же научна, сколь и «наука об эволюции». Они даже утверждали, что креационизм более научен, чем теория эволюции. Каждый доказывал что-то свое, но основной посыл был следующим: существует много точек зрения, и мы просто добиваемся справедливости, возможности отстаивать свою.

Хотя их позицию часто не принимали всерьез, она на самом деле имеет глубокую философскую силу. Наука и скептическое исследование — это один способ познания мира; изучение Библии и обращение к гуру — другой. Если оба способа оставляют пространство для неопределенности (а скептическая наука должна это признать!), то почему бы не преподносить их в школе как две равнозначные альтернативы? Почему один из способов должен иметь привилегии? «Ваше убеждение, скажем, в правильности теории Дарвина в такой же степени основано на вере — вере в науку, — как и мое убеждение в правильности идеи сотворения мира; на каком же основании вы хотите присвоить монополию на правду, если я так же сильно и искренне придерживаюсь своих убеждений, как и вы?»

Таким образом креационисты начали представлять себя в качестве подавляемого меньшинства. «В существующей системе… студентам внушают философию светского гуманизма, — жаловался один типичный креационист. — Авторитаризм средневековой церкви сменился авторитаризмом рационалистического материализма. Конституционные права нарушаются, и свободное научное исследование душится в плену этого догматизма»^{10}. То же имел в виду и чиновник от образования в штате Аризона, христианин-фундаменталист, когда говорил: если родители объясняют ребенку, что Земля плоская, то учителя не имеют права им возражать. Никто не имеет права навязывать свое мнение другим, говорили христиане, а идея о том, что человек произошел от более ранних видов, — просто мнение некоторых людей. Да, распространенное мнение; да, мнение экспертов. Но меньшинства тоже имеют свои права, а эксперты могут ошибаться.

В ответ на свою жалобу они получили от интеллектуальной элиты только насмешки. Когда креационист заявляет, что нечто, давно выброшенное на обочину истории, на самом деле — правда о происхождении человека, ему говорят: «Вы ошибаетесь». Когда он спрашивает: «Что же дает вам право задавать стандарты правды?», ему отвечают: «Просто мы правы, вот и все». А когда он умоляет ответить, почему его картину мира нельзя представлять хотя бы как равноценную альтернативу, кто-нибудь обязательно скажет ему: «Да ты дурак». Все это — плохие ответы, высокомерные и нечестные. Довольно глупо притворяться, что справедливо объявлять «неправильными» чьи-то убеждения только по той причине, что интеллектуальный истеблишмент не считает их научными. Если мы — те, кто придерживается дарвинистского взгляда на мир, — настаиваем, что наш подход предпочтителен (а мы должны на этом настаивать), и если это причиняет нашим оппонентам боль или вызывает у них ярость, то у нас должен быть какой-то более весомый аргумент, чем «просто мы правы, а вы ошибаетесь, вот и все». Если у нас такого аргумента нет, то стыд нам и позор.