Доброй ночи, любовь моя - [83]

– Какая грустная новость.

– Разумеется, но ведь это жизнь. Рано или поздно наступает конец.

Жюстина махнула рукой в сторону скрюченной женщины в кресле. Та открыла глаза, в них застыл страх.

– Печально для моей бедной мамы. Мне казалось, они хорошо ладили. Если можно так сказать.

– Да. Очень печально. Но после обеда новенькую привезут. У нас тут кровати никогда подолгу не пустуют.

– До свидания, мама, – громко сказала Жюстина. – Я скоро снова приду. Я хотела тебя как-нибудь ненадолго домой отвезти. Может, завтра, если разрешат.

Губы старухи дрогнули, изо рта вылетел клекот.

– Она пытается что-то сказать, – обрадовалась медсестра.

– У нее был такой красивый голос, – вздохнула Жюстина. – Какое несчастье, что она не может больше им пользоваться.

– Есть те, кому и похуже, – заметила медсестра.

– Правда. Всегда есть кто-то, кому еще хуже.

* * *

Она поехала на улицу Фюрспангатан. Сейчас он должен быть дома, должен уже увидеть ее записку. Она позвонила, но никто не отозвался. Она заглянула в почтовую щель: на полу лежали газеты и несколько конвертов. Она не могла разглядеть, там ли ее записка.

Жюстина вернулась домой, однако все никак не находила себе места. Прошлась по комнатам, забрела в бывшую спальню отца и Флоры. Там на нее вдруг нахлынула дикая ярость, она распахнула дверь шкафа и выбросила оттуда все, что принадлежало Флоре, – костюмы, туфли, платья. Одежда таила воспоминания, а из воспоминаний выплывала Флора, лицо у нее было белое, губы сжаты. Раздевайся, поганка этакая, я тебя сейчас накажу.

Жюстина взяла одно из платьев, оно так долго висело на вешалке, что на ткани появились складки, вдоль них оно легко рвалось. Жюстина ухватила платье за подол и одним рывком разодрала до пояса. Но тут появилась рука Флоры, она хлестала ее по лицу – крепкими, звучными пощечинами.

– Ты всегда была ненормальной, раздевайся, я вколочу в тебя немного ума, засуну тебя в бак, чертова избалованная обезьяна, будешь сидеть там, пока не научишься делать, как я велю.

Флора засела в ней, жила в памяти дома, она никогда не ослабит хватку, это у нее в глазах – сила без признаков страха, Жюстина видела, когда ее навещала, заметила победную усмешку.

Ее всю трясло, горло сжало, словно его царапали чем-то жестким. Ей нужно выпить воды.

Она принесла в спальню несколько пластиковых пакетов. В них она засунула все: обувь, украшения, одежду. Все, что напоминало о Флоре.

Потом она увидела костюмы отца, забралась в шкаф, зарылась в них лицом, она плакала, некрасиво и громко всхлипывала, а затем сорвала костюмы с вешалок и тоже засунула в мешки.

* * *

На следующее утро Жюстина снова поехала в дом престарелых. Спала она крепко и без сновидений, потому что перед тем, как заснуть, изрядно выпила. Ее знобило, голову точно обручем сжимало.

В коридор вышла Гунлис. Глаза у нее были заспанные.

– И снова привет! – Она зевнула. – Извините.

– Ничего, я тоже немного устала. Думаю свозить маму домой, ненадолго. Могу я это сделать?

Гунлис обняла ее за талию.

– Глупый вопрос. Если бы у всех стариков были родственники, которые побольше бы о них заботились, мир стал бы другим. Подождите здесь, я соберу ее.

Жюстина опустилась на скамью. Пол блестел точно зеркало, отчего коридор казался необыкновенно длинным. В противоположном конце брел темнокожий мужчина с тележкой уборщика. Пахло кофе и испражнениями.

Из палаты вышел сгорбленный и очень морщинистый старик. Волоча ноги, опираясь на ходунки, он двинулся к Жюстине. Остановился прямо перед ней.

– Сестра... вы здесь работаете?

– Нет, – ответила она и покраснела.

– Вы, сестра, должны быть до чертиков довольны, это неприятное место.

Появилась Гунлис.

– В чем дело, Мартин? Какие-то проблемы?

– Я хочу домой, это единственное, чего я хочу. Я не понимаю, почему вы здесь меня взаперти держите.

Гунлис покачала головой:

– Мартин, дорогой, мы не держим вас взаперти.

Старик плюнул, липкий коричневый плевок упал на туфлю медсестры.

У нее на глаза навернулись слезы.

– Мартин!

Он смотрел на нее с угрозой:

– Не трогай меня, ты заразная, радиоактивность распространяется со скоростью ветра, она летит и падает на нас всех...

Гунлис поморщилась и скрылась в туалете, Жюстина слышала, как журчит бачок, течет вода из крана. Из палаты Флоры вышла девушка с волосами, завязанными в конский хвост.

– Это вы забираете Флору?

– Да.

– Я одела ее и посадила в кресло.

– Спасибо.

– Вы сможете сами ее спустить вниз?

– Конечно. Я уже это делала.

Флора сидела, завернутая в одеяло. Шапочка крупной вязки глубоко надвинута на лоб. Флора смотрела прямо на Жюстину, не моргая. Жюстина покатила Флору к выходу, в коридор вышла Гунлис.

– Извините меня, – сказала она. – Я что-то растерялась. Должно быть, устала.

– Неприятно, наверное, когда в тебя плюют.

– Он не виноват. Думает, что его держат здесь как узника. Вот если бы его тоже кто-то иногда забирал, чтобы немного развлечься. Как ты считаешь, Флора?

Гунлис наклонилась и поправила шапочку.

– Хорошего дня вам обеим!

Глава 6

Жюстина не умолкала ни на секунду. Флора сидела рядом, пристегнутая ремнем. Машина свернула на кольцевую развязку.

– Узнаешь, Флора, мы не так давно здесь были, тебе не кажется, что все как тогда, посмотри, вон там, вдалеке, возле домиков между районами Окесхов и Энгбю, видишь, строят защитный барьер от шума, чтобы жителям этих районов грохот с шоссе не мешал, а нам не надо об этом заботиться, нам никогда ничего не мешает, мы всегда жили на отшибе, у нас все было спокойно, не правда ли, Флора, кстати, ты знаешь этого Мартина, который с ходунками, представь, он думает, что его пленником держат, представь только, каково это, все время хотеть вырваться, а может, мне заняться этим, а, куплю автобусик и буду катать одиноких стариков, хоть какое-то развлечение, неплохая идея, а, ты же всегда говорила, что у человека в жизни должно быть дело, вот я и подумала, что тебе хорошо домой съездить, ты же давно дома не была, с тех пор как заболела, Флора, тебе ведь приятно будет вернуться в старую жизнь, правда, ты хотела дом продать, но мы его продавать не будем, дом останется, а жить в нем буду я, это мой дом, а ты меня навещаешь, будешь моей гостьей, какая у тебя щедрая падчерица, Флора, слышала, что сказала сестра Гунлис, таких бы родственников всем пациентам, да, дорогая Флора, видишь дворец, какой он красивый и замерший, дворец в Хэссельбю, что там на термометре, плюс 40 градусов, они совсем рехнулись, когда же правильную температуру будут показывать, на Луну летать они могут, а термометр наладить не могут, хотя за термометр отвечают не те, кто на Луну летает, а совсем другие, тебе кажется, что я слишком много говорю, да, наверное, но я говорю за двоих, понимаешь, я за тебя тоже говорю, видишь кладбище, где мама с папой похоронены, видишь, какое оно ухоженное, вчера там похороны были, потом они выкладывают цветы, венки и букеты с лентами, подумай, какое невероятное расточительство, я вот думаю, а с тобой как будет, если ты ничего особенного не хочешь, я хочу сказать, никакой могилы, я думаю, что самое лучшее для тебя колумбарий, там тоже хорошо, слева лес, он был такой огромный в детстве, я там иногда играла, один раз я там собаку нашла, но я думаю, она была уже мертвая, я помню этот особый запах, правда, я тогда не знала, как пахнет смерть, ой, держись, мы свернули на проспект Страндвеген, тут была купальня, шикарная купальня, и водяная горка, но ничего этого больше нет, ты ведь знаешь, Флора, видишь, лед еще лежит, он выглядит толстым и крепким, но мне кажется, что надо быть осторожным, мне кажется, что метров через сто уже открытая вода, ой, посмотри направо, они снесли один из летних домиков, ту облезлую развалюху, теперь виллу построят, все старое исчезает, мы уже подъезжаем, Флора, ты рада?