Доброй ночи, любовь моя - [36]

– Не бойтесь! – прокричала Жюстина снизу. – Она не тронет.

Птица уставилась на него одним глазом, поджав одну ногу и щелкая клювом. Хансу-Петеру стало не по себе. Не набросится ли эта тварь, если он пошевелится? Прикрыв лицо рукой, он вдоль стены пробрался к двери. Птица захлопала крыльями, однако осталась сидеть на ветке.

– Зачем вам эта птица? – спросил он после того, как забинтовал Жюстине ногу и согрел им обоим молока. Горячего молока он не пил с детства. Они перебрались в большую комнату с книгами. Он уже несколько раз сказал, что ему пора.

– Например, для компании.

– Но разве таким большим птицам не лучше жить на воле?

– Не получится. Он слишком зависит от человека. Если его выпустить, то он погибнет. Другие птицы его заклюют.

– А вы пытались?

Жюстина кивнула.

– Он взлетел на дуб. И вдруг все небо буквально наполнилось сороками. Они уже почти накинулись на него, но, к счастью, он слетел прямо ко мне на руки. После этого он боится даже, когда я окно открываю.

– А больше здесь никто не живет?

Она покачала головой.

В комнате тоже висели афиши в рамках – все та же реклама пастилок «Санди». Он указал на них и спросил, откуда они здесь.

– Мой отец – Свен Дальвик. Знаете, концерн «Санди».

Ханс-Петер не знал, и это ее странным образом обрадовало.

Он прошелся вдоль полок, рассматривая корешки книг.

– Любите читать? – спросила она.

– Да. В следующей жизни я стану букинистом.

– А в этой жизни чем занимаетесь?

– Я ночной портье.

– А мне кажется, из вас мог бы получиться хороший врач. Если вспомнить, какой шум подняли из-за моей ноги.

Он серьезно взглянул на нее:

– Там, на снегу, вы сидели как мертвая. Будто вас убили.

– Убили! С чего вы взяли?

– Ну так выглядело. Совсем как в кино.

– Ох...

– А если бы я там не проходил...

– Я бы вскоре очнулась. Со мной такое и раньше случалось. Нога подгибается, дикая боль, и я теряю сознание.

– Но отчего все?

– Когда-то, очень давно, я сломала ногу. Вот с тех пор и мучаюсь. Стараюсь ее разработать, бегаю. Но теперь-то уж придется отказаться от пробежек.

– Да уж, я тоже так думаю!

Он снова посмотрел на полки:

– Вы сами все эти книги купили?

Она рассмеялась коротким и немного презрительным смехом:

– Полагаете, я на это не способна?

– Я не то хотел сказать.

– Не извиняйтесь. Да, это мои книги. В этом доме только я любила читать.

– Вы давно здесь живете?

– Я здесь выросла.

– Ух ты... Я вижу, кстати, что у вас есть Бернард Маламуд. Знаете такого писателя?

– Что значит – знаете? Я его много лет назад прочла, мне понравилось, как он пишет. Мне кажется, у меня три или четыре его книги есть.

– Мне он тоже нравится. Правда, я только одну его книгу читал, «Помощник». Она меня всерьез зацепила.

– Можете взять почитать, если хотите.

Ханс-Петер обрадовался.

– Очень, очень хочу.

Глава 14

Свет.

Всполохами рассекающий темноту, черную, окутывающую все вокруг. Блеск осколка, глаза. Голоса матери и сестер: Флора, Флора! Или это чайки кричат вдалеке?

Неужели она это помнит? Она была совсем крошечной, лежала в корзине под деревом.

Нет.

Она слышала рассказы об этом.

Слышала, как старшая сестра вспоминает:

– Ты там лежишь, а мама от нас как побежит, как закричит!

Почему она кричала?

На грудь ребенка опустилась птица.

Она его в глаз клюнула своим здоровенным черным клювом.

Да. Там это и сидит. В ней. Запах из широко распахнутого клюва птицы, запах зоба: мышей-полевок, червей, тины. Капля слюны, упавшая ей на щеку, и как она, хотя и была слишком мала, чтобы бояться, испытала страх. Ее крик слился с криком матери. И с криком птицы, которая взлетела, когда прибежали сестры, они подбирали камни и швыряли в нее, но птица долго еще кружилась над деревом.

* * *

– Тебя, кажется, Флорой зовут? Ты ведь меня узнаешь?

Она повернула голову. Утро.

Женщина на соседней койке лежала и рассматривала ее. Как долго?

– Я понимаю... что ты не можешь говорить. Но ты должна бы меня узнать, я – Мэрта Бенгтсон. У твоего отца было садовое хозяйство, мы еще туда приходили, покупали свеклу.

Под подбородком какая-то пухлая серость, муть в глазах, рука в прожилках, протянутая в ее сторону.

– Подумай, обе мы здесь очутились... в одной палате. Прелестная Флора Дальвик и я.

О да. Она отлично помнила. Писклявая и капризная девчонка, вечно грязноватая... сестру ее звали...

– Вы ходили на танцы с моей сестрой. Ох, до чего ж я завидовала. Вы такие красивые были в платьях... а ты вечно в чем-то розовом, да-да, именно в розовом... а ты говорила, что абрикосовое! Абрикос! Я знала, что это фрукт какой-то, но не больше.

Мэрта Бенгтсон с трудом ухватилась за полку над спинкой кровати и попыталась встать. Руки в старческих пятнах напряглись. Но сил не хватило. Мэрта упала обратно на подушки и громко пукнула.

Хрипло засмеялась, не разжимая губ.

– Что мы так закончим! Кто бы подумал.

Флора закрыла глаза. Сив, ее звали Сив. У нее были такие длинные пальцы на ногах. Они учились танцевать в ее комнате, с ними еще была Флорина сестра. Кто-то из них, но кто? Роза, танцорка?

Она потом забеременела, Сив. Так получилось. Натянутая кожа на животе, однако она от этого не умерла. Она улыбалась. Улыбалась и смеялась всю беременность, пока ребенок не выскочил из нее ночью.