Добровольцы - [19]

— Пожалуйте, пожалуйте, садитесь: не с тем же слепым одром вам ехать! А уж я вас как можно лучше прокачу!

Не успели мальчики сесть, как извозчик, показывая кнутовищем на Петю, проговорил:

— С Иваном все ездили, панич, а уж с сыном-то его вам ездить не годится.

— Как, — изумился Валя, — это сын Ивана? Да ведь у Ивана лошадь была хорошая, а эта… — и мальчик махнул рукой, не договорив.

— Ту лошадь у них забрали, как мобилизация была, — ответил парень.

— А, вот почему Иван не приехал в этом году, — догадался Валя, — на этой лошади, конечно, неохота ему ездить!

— Иван? — удивился извозчик, — да Ивана на войну погнали еще летом-то.

— Да ну-у!.. — протянул Валя, — верно ли это? Он уж пожилой, Иван, разве такие солдаты бывают?!

— Верно говорю, панич, я ж из одной деревни с ними.

На следующий день Петя был немало удивлен, когда Валя, отослав извозчиков, бросившихся было ему навстречу, подошел к нему и спросил:

— Это правда, что ты сын извозчика Ивана, рыжего такого?

Петя так растерялся от неожиданного вопроса, что не понял сначала, чего от него хотят. Он по обыкновению привскочил на своем сиденье и задергал вожжами, понукая Беляну.

— Дурачок ты, дурачок! — расхохотались извозчики. — Экий скорый, подумаешь, так панич с тобой и поедет! Одра твоего не видал! Отвечай лучше, когда спрашивают!

Петя растерянно оглянулся и сел на место, а Валя повторил свой вопрос.

Но извозчики продолжали хохотать и острить над Петей и его Беляной, и он, буркнув «ага-ж», уставился по обыкновению своему в одну точку, стараясь скрыть навернувшиеся на глаза слезы. Уж очень тяжело было выслушивать эти вечные насмешки над бедной Беляной и над собой.

— «Ага-ж, ага-ж!» — хохотали кругом, — других слов и не знает. Как есть дурачок, а лезет тоже в извозчики! Дал бы уж лучше рысаку своему околеть под забором, туда ему и дорога!

Валя, раздосадованный шумом и бестолковостью Пети, хотел уж было отойти от него, но заметил вдруг, что из глаз мальчика капнула слеза, и мигом решил, как быть: сел к Пете в сани и сказал ему:

— Трогай! Да ты не очень погоняй, — прибавил он, — я только эту улицу проеду.

Но Валя поехал и дальше. Не слыша более криков и насмешек товарищей, Петя стал смелее, и ответы его заинтересовали Валю.

Иван уж второй раз на войну пошел, в японскую он тоже дрался, только Петя этого не помнит, он тогда совсем еще мал был. Ивана взяли на войну, Бурого — тоже. Дома у них «семь ртов» осталось: бабушка — старая да больная, мать, сестра — погодок с ним да четверо маленьких ребят — старшему братишке нет и пяти лет, а младшему — три месяца.

— Ну, мы с мамкой думали, думали, — закончил свой рассказ Петя, — да порешили, что ехать мне в город вместо отца надо. Все-таки себя да Беляну прокормлю зиму, а может, какой грош и домой привезу. Трудно только очень…

— Чем трудно? — спросил Валя.

— Жить трудно — заработка совсем мало: гнушаются господа, — пояснил Петя, — да так трудно: один я здесь, а извозчики другие потешаются все надо мной да над Беляной, и господа говорят, что лошадь негодная да с бельмом на глазу. Не виновата она, что слепнет — стара! А поля без нее не вспашешь, вот и держать надо.

— А давно писал тебе отец? — спросил еще Валя. — Где он сейчас — на австрийском фронте или на германском?

— Давно писал, как поехал, тогда сразу и написал. А теперь не знаю, давно дома не бывал.

С этого дня у Пети завелся знакомый, который не дразнил его, не смеялся над ним. Напротив, проходя мимо Пети, Валя останавливался всегда поговорить, а иногда ездил с ним, чтобы дать ему заработать. Он и товарищам своим говорил:

— Нужно поддержать его, отец у него на войне, понимаешь, и лошадь была хорошая, тоже взяли. Он одних лет с нами, подумай, а живет здесь в городе совсем один, чтобы заработать. Дома у него «семь ртов», как он говорит, понимаешь, и он самый старший и должен заботится обо всех. И не виноват же он, что лошадь плохая, ту — хорошую — на войну взяли, а над ним смеются, мучают его насмешками. И никто не хочет ездить…

Раз как-то Валя услышал, что один из извозчиков сказал ему вслед, когда он ехал с Петей:

— Полюбились барчуку дурачок да слепая кобыла!

Валя повернулся к нему, багровый, и проговорил срывающимся голосом:

— Сам дурак, если ничего не понимаешь! Злость в тебе одна! Но вот санный путь в городе окончательно испортился, остатки льда скалывали с улиц дворники.

Апрельское солнце грело уже порядочно, но проталин было еще мало. В далекой синеве неба заливались жаворонки, воробьи чирикали по-весеннему. По дороге в Осинники шажком плелась белая, пожелтевшая от старости лошадь. В санях сидел Петя, веселый и радостный. Он снял отцовский армяк, сложил его под сиденье, заломил шапку набекрень и весело посвистывал. Наконец-то кончилась жизнь в городе! От одной этой мысли у мальчика становилось весело на душе. Он не думал вовсе о том, что его ждет впереди, лишь бы жить у себя в деревне, а там все наладится. Пахать, сеять, косить — эка невидаль какая! Правда, до сих пор он помогал только отцу, ну да ничего, справятся они и вдвоем с Беляной за милую душу. В деревне все наладится, и смеяться над ними никто там не будет.