— Не-а, — сказал он, — еще нет. Мы сказали Петьке, что можно было бы и у нас сделать племя, но он говорит, что еще не знает. Тут, говорит, и леса близко нет, и озера, а бледнолицых, говорит, полно… Там у них даже олень одно время был, а здесь даже ежа не увидишь. И защищать, говорит, кроме собак, некого. А сиу, — безмятежно выдавал тайны Помидор, — братья животных. Они их спасают от бледнолицых…
— Пашка! — раздалось вдруг с балкона четвертого этажа. — Ты что с моим велосипедом сделал? Пяти спиц не хватает! — Кричала его старшая сестра Нина.
Помидор застыл. Он поднял голову и зажмурился, будто от солнца.
— А что я сделал? — завопил Пашка на одной ноте. — Ничего я не сделал! Сама где-то потеряла!..
Тут и воробью станет ясно, что спицы — его рук дело.
— Говори, где спицы! — закричала, свешиваясь с балкона такая же румянощекая Пашкина сестра. — Я тебе сейчас такое сделаю! Я папе скажу!
— Под ванной они, — неожиданно сообщил наверх Пашка. — Можешь забирать. Подумаешь — раскричалась. — Это уже мне.
— А для чего спицы? — спросил я.
— Стрелы, — ответил Пашка и откусил яблока, — Ух, летят! Только искать потом долго надо.
— Петя научил?
— Не-а. Сами придумали. Пока племя будет…
— Паш… А почему сиу не дают имена животным, Петя не рассказывал?
Помидор откусил еще яблока.
— Это как в книге, — начал он. — Мы подумали, что это они вычитали где-то, а Петька говорит: было. Я, например, нигде про это не читал…
И Пашка рассказал:
— У них Пушистый был, ну, хорек. Или ласка. Они не знают. Пушистый такой. Они его и назвали — Пушистый. Это еще давно было, еще даже до оленя.
На озере кто-то их нору разорил, хорьков. И убили всех. А один детеныш остался. Маленький. Он вылез из норы — в самой глубине, наверно, прятался — и ищет своих. А тут сиу. Они ему есть дали, у них еда с собой была: бутерброды с колбасой. Он колбасы и поел.
Они тогда нору замаскировали — сучьями накрыли, и он стал жить в своей норе.
Они приходят, кричат:
— Пушистый! Пушистый! — он и бежит к ним. Они ему колбасы или еще чего.
Пашка говорил без запинки, будто отвечал хорошо выученный урок.
— Он любил колбасу… Ну и вырос. Сиу его охраняли. Они всем сказали: чтоб никто не трогал — а то будет иметь дело с ними…
А его никто и не трогал. Он красивый был. Тогда бледнолицые еще на озеро не ходили. На озере все свои были, маленькие все. И Пушистого все гладили и кормили.
И он стал всем доверять, понятно?
Это был, очевидно, важный момент рассказа, и я простил Пашке его фамильярное «понятно».
— Только кто позовет его: «Пушистый! Пушистый!» — и он сразу бежит.
Помидор по-настоящему выкрикивал «Пушистый», словно зверек был где-то здесь, во дворе.
— И вот… один раз…
Голос Пашки прерывается.
— Один раз… идут сиу на озеро… а навстречу им маленькие — бегут и кричат, — Помидор делает порывистый вздох, — что Пушистого… убили.
Черт побери! Мне и самому жаль его.
— Ну, — говорю я, — ну, ну, Пашк!
Пашка делает еще один порывистый вздох. И голос его становится тих и ровен.
— Дядька один убил. Ребята с ним играли, а он подошел, взял камень и убил. Вон, говорят, где он лежит.
Сиу бегом туда. И видят: лежит. У норки. И голова разбита. Мертвый. Пушистый…
Пашка глубоко-глубоко вздыхает.
— Колодка Пушистого убил. Ну, вы слышали. Они с ним давно ссорились. Он и убил. Нечисть, говорит, разводят. Ну, закопали они его. И вот что с ними случилось? Как идут они на озеро, всё им хочется позвать: «Пушистый! Пушистый!». Они привыкли, сиу.
Подходят к озеру и переглядываются друг с дружкой: мол, так и хочется позвать…
А Зубр однажды не выдержал и позвал…
— А он, — Пашка наверняка повторяет Петины слова: — а он, конечно, не выбежал. Он же мертвый, — добавляет Помидор. — Быстрый Олень всех тогда обогнал — ушел вперед… а когда его догнали, Петька говорит, глаза у него красные были… Он Пушистого больше всех любил.
И тогда сиу поклялись: никогда не давать имен животным. Потому что обидно… Ну, больно. — Пашка произносит эти слова, как формулу чувства, и поспешно ее объясняет: — Они же, ну, животные, если им дать имя, будут совсем как братья. И если его убьют, так когда имя скажешь, он вроде снова живой. А он мертвый. И обидно. Понятно? Лучше, когда без имени. Легче…
— Понятно, — говорю я, — понятно, Пашк. Ты не беспокойся — я все понял. Легче, конечно, когда без имени. Ведь убить-то действительно каждый может. Взял камень и…
— Они себя звали, знаете как? Доброе племя сиу. Они сперва просто индейцами были, сиу. Ну, воевали. А потом к ним олень пришел. Серьезно, Из лесу. Он наступил на что-то и ногу между копытцами разрезал. Глубоко: кровь идет, он ослабел… Может, он на стекло наступил. На бутылку на разбитую, — сердито говорит Пашка.
Ну, вышел из леса. К людям. А там как раз сиу. Видят — хромает. Еле жив. А боится! Весь дрожит. А в лес не идет. Там бы он умер, без помощи.
Сиу его на руки — и домой. К Петьке.
И вылечили. Петькина мама вылечила.
И Зубр тогда предложил: давайте называться Доброе племя сиу. Будем защищать всех животных.
Оленя они еще никак не звали. Так и отпустили. Он к ним из леса часто выходил. Поиграет, и опять в лес.
А потом они Пушистого приручили…
