Добродетельная женщина - [41]

Робко опустив глаза, Бетти присела в реверансе. — Да, мэм, обещаю.

Делакорт так и думал, что Сесилия не вернется в кабинет. Битых два часа он писал письма, а потом, с отвращением отбросив перо, отправился домой. Но стоило ему сесть в карету, как мысли его вновь вернулись к Сесилии. Он по-прежнему сердился на нее за отказ и за то, что она так плохо о нем думает.

Эти мысли были навязчивы, как зубная боль. Всю дорогу до дома он ругал себя последним болваном. Может, Сесилия и желала его, но по-прежнему не уважала и не любила. Зачем же он начал с ней заигрывать? Наверное, просто почувствовал груз прошедших лет, прожитых так бесцельно, или поддался воспоминаниям.

Зажмурившись, Дэвид откинул голову назад. Боже правый, как же ненавистны ему эти воспоминания! Все это пустые надежды, несбыточные мечты. Даже с закрытыми глазами он четко, как наяву, видел ослепительный луч солнца, золотивший нежное лицо и стройное женское тело. Делакорт вздохнул. Мягкие ищущие губы робко прижимаются к его губам. Невинная девушка… О Боже!

Он крепко зажмурился. Кровь беспокойно стучала в висках в унисон колесам кареты. Между тем пейзаж за окном менялся: закат окутывал деревья и здания вдоль дороги тусклым розовым светом. Сев прямо, Дэвид вытянул руки перед собой.

Да, несомненно, это руки уже не совсем молодого мужчины. И все-таки он был уверен, что его интерес к Сесилии вызван отнюдь не тем, что беспечная молодость уступает место зрелости. Сесилия Маркем-Сэндс не поддалась на его ухаживания, как и следовало ожидать от светской женщины. А как неопытны были ее поцелуи…

Но почему-то, размышляя об этом, вместо угрызений совести Дэвид испытывал чувство восторга.

Два года она была замужем за другим, однако по-прежнему Недооценивала своего обаяния. Он еще никогда не встречал таких женщин, а уж на его веку их перебывало немало. Все они были одинаковы, не считая незначительных отличий. Будучи не слишком тщеславным, Делакорт все же точно знал, что умеет угождать дамам. Он разгадывал все их уловки: напускной восторг, откровенную застенчивость, ложную скромность, и, в конце концов, они сдавались под напором его страсти.

Но никогда еще Дэвид не целовал женщину, которая была бы так настроена против него. А может быть, против себя самой? Противоречивые чувства Сесилии — боязнь любви, гнев, желание — казались ему вполне искренними, и с его стороны было жестоко мучить ее. Несмотря на все свои недостатки, он никогда не обращался с женщиной нарочито грубо.

Да, Дэвид не мог забыть обиду, которую она нанесла ему. Всякий раз, когда он вспоминал то, что между ними произошло… то, что он испытывал до и после их первого поцелуя, в душе его вспыхивал затаенный гнев. Как бы ему хотелось, чтобы все было иначе! А впрочем, если уж быть до конца откровенным, ему хотелось секса, ибо тело его вновь изнывало от знакомого голода. От необходимости погасить свое желание в жарком лоне женщины, которая дрожит от вожделения, а тело сливается с его телом в сладком чувственном пожаре.

Сколько же он будет мучиться? Слишком долго. И день ото дня ему становилось все хуже, а уж последние три ночи он чуть ли не дымился, до самого рассвета ворочаясь без сна в одинокой постели. Да, он был гедонистом — кое-кто даже называл его сибаритом, — но людское мнение виконта не волновало. Его аппетиты были всем хорошо известны. Впрочем, играл он по честному: хорошо платил и отдавал столько же, сколько и брал, если не больше.

Делакорт умел обуздывать порывы страсти, но был награжден природой сильной чувственностью. Быть может, она досталась ему в наследство от негодяя отца? Вспомнив, как появился на свет, Дэвид чуть не хватил кулаком по оконному стеклу кареты.

Нет, черт возьми, он не такой! Распутник, повеса, но не насильник! Он никогда не возьмет женщину против ее воли, а Сесилия Маркем-Сэндс по-прежнему не желала его.

Приехав на Чаринг-Кросс, Делакорт, взяв перчатки, громко постучал тростью по крыше экипажа. Ему надоело мучиться в темном тесном салоне от неудовлетворенного желания, а самое главное — от вновь пробудившейся совести, тем более что у него было еще одно неотложное дело.

Он направил кучера на Керзон-стрит, потом свернул на север и проехал по Сент-Мартинс-лейн, попав в очередные трущобы — квартал на окраине «Ковент-Гардена», состоящий из вереницы одноэтажных домов, закоулков и узких улочек. Выйдя из кареты, он быстро дошел пешком до Роуз-стрит и остановился на пороге скандально известного трактира «Овечка и флаг», прозванного «Бочонком с кровью» за жуткие кулачные бои, частенько случавшиеся в его стенах. Обычно здесь кишел разный сброд, среди коего встречались представители как низших, так и высших слоев общества. Однако сегодня Дела-корта привели сюда не скука и не желание выпить.

Черт бы побрал Коула и Дженет! Шагнув в трактир, он понял, что пришел не зря. В глубине зала, забросив ногу на обшарпанный деревянный стол, сидел лорд Роберт Роуленд, бесстрастно наблюдая за азартной игрой в кости, которую вели два молодых щеголя.

Задержавшись у стойки бара ровно настолько, чтобы смочить горло, Делакорт начал пробираться к Робину стараясь не вдыхать запахи горького эля и немытых тел. В тускло освещенном углу, казалось, повисло напряжение — ощутимое и густое, как табачный дым. Делакорт увидел лицо другого мужчины, и самые худшие его опасения подтвердились. Дженет беспокоилась не зря!